Гарри рухнул на постель и пристроил свинцовую голову на подушку. За обыском день пролетел незаметно – и безрезультатно.
Несколько раз Гарри подходил к бывшему чулану, прислушивался и принюхивался, пробовал отворить упрямую дверь, но успеха так и не добился: то ли ему не удавалось подобрать нужного заклинания, то ли проклятый Снейп в свою очередь решил с помощью чар оградить комнату с котлом от любопытных посетителей. Самого Снейпа не было нигде.
В конце концов, Гарри решил, что тот развоплощается и обитает в мире духов, лишь временами принимая человеческий облик или не принимая его вообще, а необходимые действия над зельем производит исключительно при помощи заклинаний.
Филин наблюдал за поисками с очевидной насмешкой, перелетая вслед за Гарри из комнаты в комнату. Он любезно согласился съесть предложенный ему кусок мяса, сладости же отверг с явным раздражением. Хедвиг относилась к новому соседу спокойно, но Кричер вздрагивал всякий раз, когда филин обращал на него внимание, и спешил куда-нибудь скрыться, точно был не эльфом, а полевой мышью. Впрочем, Гарри порой тоже становилось не по себе под пристальным, слишком разумным для птицы взглядом.
Сейчас филин дремал на гардеробе. Время от времени он просыпался и переступал с ноги на ногу или разминал крылья, поглядывая на Гарри, бессильно растянувшегося на кровати. Зрачки филина в эти моменты расширялись, отчего глаза его становились непроглядно черными.
«Надо принять ванну, – подумал Гарри. – Кстати, там я еще не искал. Впрочем, нет более бессмысленной затеи, чем искать Снейпа в ванной».
– Возможно, Дамблдор ошибся, и Снейпа вовсе здесь нет и не было? – Гарри перекатился на живот и, подперев голову рукой, принялся размышлять вслух. Обращался он при этом попеременно то к Хедвиг, то к филину. – В таком случае, откуда появился котел? А может, это проделки самого Альбуса? Ведь все, что мне известно о нечеловеческой сути Снейпа, я знаю лишь со слов директора! Гермиона однажды сказала, что, пройдя через врата смерти, люди становятся совсем не такими, какими были раньше, что личность их необратимо меняется и поэтому ни в коем случае не следует призывать духов умерших возлюбленных, друзей или… родителей. Что они могут причинить вам ужасный вред или вовсе убить, ведь никто не знает, какими они сделались на той стороне. Может, и Дамблдор…
– Мне грустно слышать, как ты это говоришь, – тяжелый вздох нарушил вязкую тишину.
– Директор! – Гарри смущенно вскочил. – Я не хотел сказать… то есть, я не имел в виду, что вы намеренно хотели мне повредить, я всего лишь…
– Должно быть, я заслужил твое недоверие, – Дамблдор грустно покачал головой. – Я и вправду не люблю объяснять своих поступков до времени, но иногда как раз времени-то на объяснения и не остается. Неудивительно, что я, человек, который столько раз ставил тебя лицом к лицу с неизвестностью, не открывая тебе ни причин, сделавших это противостояние необходимостью, ни его последствий, своими недомолвками породил в твоей душе сомнения, и сомнения эти не будут рассеяны, пока вся история не закончится. Одно лишь утешение – закончится она очень скоро. Теперь о Северусе. Из твоих слов я сделал вывод – тебе не удалось его обнаружить. Впрочем, я предвидел, что ты потерпишь неудачу в своих поисках.
– Да как он вообще сюда попал?
– Мальчик мой, ты сам его впустил.
– Я? Я его впустил?!
– Да, а потом пригласил его погостить.
– Директор, если бы я пригласил Снейпа погостить, будьте уверены, я не забыл бы об этом. Или, по-вашему, я лунатик?
– Нет, – улыбнулся Дамблдор. – Просто ты не узнал Северуса в его новом обличье, и можешь себя в этом не винить. Я и сам не сразу понял, под какой маской он скрывается.
Гарри молча пошевелил губами и огляделся.
– Ну что же, Северус, – сказал Дамблдор, обращаясь к филину, – может, довольно играть в прятки?
Филин взлетел и, опускаясь на пол, превратился в Северуса Снейпа. Он поправил мантию, отбросил жесткую прядь, упавшую на глаза, и посмотрел на Дамблдора с нескрываемой неприязнью.
– Для чего вам понадобилось раскрывать мое инкогнито, Альбус? – осведомился он голосом, несколько охрипшим, как будто ему давно не приходилось разговаривать. – Вы по-прежнему жаждете продемонстрировать каждому встречному, что вам известно все на свете?
– Я тоже рад тебя видеть, Северус, – невозмутимо отозвался Дамблдор. – Тебе не кажется, что не совсем вежливо находиться в чьем-то доме без ведома хозяев?
– Кому вы это говорите! – обрел голос Гарри. – Снейпу! Да он и представления не имеет о вежливости… Знал бы я, что это он, положил бы яду в мясо, которым его кормил!
– И вы еще удивляетесь, что я не пожелал ставить этого типа в известность о своем местопребывании? – драматически поднял бровь Снейп.
– Я понимаю, что вам друг друга не хватало, – мягко проговорил Дамблдор, – но вы еще успеете пообщаться после моего ухода.
Ни Снейп, ни Гарри не обратили внимания на его слова.
– Я думал, что филин – это председатель Клуба Афины! А это оказались вы!
– Жизнь полна сюрпризов, – Снейп уселся в кресло и поглядел на Гарри самым вызывающим образом. – К тому же, одно другому не мешает. Почему бы мне не занять пост председателя Клуба в этой своей ипостаси? К руководящим постам мне не привыкать.
– Держу пари, вы получили огромное удовольствие, наблюдая, как я разыскиваю вас по всему дому, в то время как вы находились у меня за спиной, – Гарри смутно подумал, что лучше бы ему сохранять хладнокровие, но Снейп раздражал его, как колючка в носке.
– Гораздо большее удовольствие я получил, наблюдая за вашими попытками проникнуть в вами же запертую комнату, – с готовностью подхватил тему Снейп.
– Северус, мне было бы любопытно взглянуть на твое зелье, – вмешался Дамблдор. – Хочу убедиться, что все сделано правильно.
– Вы в этом сомневаетесь? – Снейп оскорбленно вскинул подбородок.
– Никогда не мешает проверить. К тому же, – продолжил Дамблдор, – сейчас мы должны оставить Гарри одного.
Прежде чем Гарри успел осведомиться, по какой причине именно сейчас ему надлежит пребывать в уединении, его бывший наставник выскользнул в коридор; волна сырого холода прошла по комнате, подобно сквозняку, и слабый запах тления, беспокоивший Гарри некоторое время, исчез. Снейп тотчас поднялся и последовал за Дамблдором, попутно бросив на Гарри взгляд, оттенок любопытства в котором смягчил общее выражение презрения.
Как только дверь за ним захлопнулась, Гарри проворно вскочил и вытащил из гардероба припрятанную там бутылку огневиски. Плеснув щедрую порцию в стаканчик из-под зубной щетки, он осушил его залпом, сделал страшную гримасу и повторил процедуру.
– И не смотри на меня так! – свирепо сказал он Хедвиг, глазеющей на него из клетки. – Ты тоже хороша: думать надо, кого к себе приглашаешь.
Гарри уселся на кровать, поставив бутылку рядом с собой, и взялся за подаренную Дамблдором книгу.
– Все началось, когда я был пьян, – сказал он себе. – Возможно, если я как следует напьюсь опять, все закончится. In vino veritas.*
Гарри откинулся на подушку, лениво перелистывая страницы. Иллюстрации, мелькавшие перед ним, отличались друг от друга лишь мелкими деталями, и Гарри забавлялся тем, что выискивал эти отличия, не обращая внимания на текст. Дождавшись, когда последняя миниатюра проявилась окончательно, Гарри принялся внимательно ее разглядывать.
Волдеморт с высоты трона начальственным оком озирал ряды своих приближенных: бледную, истомленную Лестранж, Петтигрю, с глубокомысленным видом ковырявшего металлическим пальцем в ухе, и невыразительные кучки людей в масках, шептавшихся между собой. Шахерезада покинула свой кувшин и блистала ярким нарядом и свежим румянцем, одинаково неуместными в столь зловещем окружении. Из знакомых персон отсутствовала разве что Нагини.
– Где ж ты, моя радость, свет очей моих? – пропел Гарри на серпентарго и погладил нарисованного Волдеморта по голове. – Моя Минни меня покидает…
На лице Темного Лорда изобразилось неудовольствие, и Гарри поспешил отдернуть руку.
Карминные литеры проступили на желтоватой глади страниц, лоснисто заблестело сусальное золото на округлых завитушках, и все вместе сложилось в изысканно выписанный заголовок:
– Изо дня в день я слышу одно и то же, – Волдеморт не спешил радоваться бодрому сообщению Гойла о поражении, которое потерпел небольшой отряд совершавших рейд авроров от рук столь же немногочисленных Упивающихся. – В чем ты видишь повод для гордости, Гойл? Поубивать, помучить, и снова спрятаться в своей норе? Только подумать – я, рожденный властвовать над миром, вынужден скрываться в собственной столице! Почему же я все еще не уничтожил своих врагов, если дела обстоят так блестяще, как вы мне докладываете?
– Превратности военной удачи, мой Лорд, – тихо сказала Лестранж.
– Удача! Тот, кто наделен истинным мастерством, не ссылается на удачу и не отговаривается изменчивостью судьбы. Шахерезада!
Африта задумчиво рассматривала браслет, охвативший ее тонкое запястье; отлитый из темной бронзы, он изображал кобру, свившуюся кольцом. В ответ на оклик Темного Лорда она вскинула насурьмленные ресницы, и лицо ее выразило ту сосредоточенность, которая так приятна в умных подчиненных.
– Ты не умеешь предсказывать будущего – по крайней мере, так ты утверждаешь – но все же ты дух и близка к тонким мирам, так ответь мне: считаешь ли ты, что моя победа не заставит себя ждать?
– Мой супруг, царь Шахрияр, в военных походах никогда не миловал своих подданных, повинных в двух видах проступков: дезертиров и тех, кто раньше времени воздавал ему почести как победителю. Боги смеются над теми, чья самоуверенность чрезмерна.
Волдеморт замер, и двор его затих вместе с ним; сырой воздух наполнили миазмы страха и ожидания – так малярийные испарения поднимаются над гнилым болотом.
– Тебе, мой господин, не пристало искать сражений: ты слишком удалился от путей простых смертных, чтобы выиграть в битве. Твой ум изыщет иной способ сломить сопротивление врагов, и твоя будущая власть будет столь же велика, как твоя мудрость.
Волдеморт, наклонившийся вперед, чтобы не упустить ни единого слова, вновь откинулся на спинку трона. Сомнение и удовлетворение сменяли друг друга на его лице. Машинально он протянул руку и тут же сжал ее в кулак, ощутив под ладонью пустоту вместо сухой чешуйчатой шкурки.
– Кто-нибудь знает, куда подевалась Нагини? – спросил он отрывисто.
Лестранж и Петтигрю переглянулись и отрицательными жестами выразили свое неведение.
– О господин мой, сбрось с себя одежды тревоги и совлеки одеяние беспокойства, – проговорила африта в наступившей тишине. – Сердце подсказывает мне, что твоя любимица не погибла; напротив, в настоящий момент она пребывает в месте безопасном и приятном и не замедлит вернуться к тебе в ближайшем времени.
– Разве у тебя есть сердце? – Волдеморт уставился на Шахерезаду насмешливо и злобно. – Оно удивительно хорошо осведомлено о происходящем. Надеюсь, твои уверения окажутся более правдивыми, нежели истории, которыми ты меня потчуешь. Кстати, какого рода выдумкой ты собираешься меня развлечь на этот раз?
Шахерезада провела ноготком по бронзовым чешуйкам браслета.
– Раз уж речь зашла о змеях, не желает ли мой повелитель – да распространится твоя власть на весь подлунный мир и да просияет твое имя в веках! – выслушать сказку о гигантской змее, которая по воле рока обрела магическую силу, и о том, как некий человек возжелал завладеть источником этой силы?
– До чего же ты многоречива, – вздохнул Волдеморт. – Впрочем, это неизбежное следствие твоей профессии – или уместнее будет назвать это образом жизни?
– О царь времени, беспредельно твое великодушие, сладок мед твоих милостей, – африта прижала унизанные кольцами руки к груди. – Слушай же, о прохлада очей моих,
Руфусу Скримджеру часто приходилось выслушивать прочувствованные рассуждения о прелестях домашнего уюта и тихом обаянии трапез за общим столом. Как он неоднократно убеждался, особенное пристрастие к подобным высказываниям питали те, кого судьба не обременила многочисленными домочадцами. Люди семейные к совместным завтракам, обедам и ужинам относились не в пример прохладнее. И не без причины.
Взять, например, утро в семействе Скримджеров. Пока министр наслаждался первой чашкой кофе, вникая в газеты, еще пахнущие свежей типографской краской, его жена и дочери тарахтели наперебой, точно побились об заклад, кто выдаст больше слов в минуту. Насколько Скримджер мог судить, ситуация склонялась к боевой ничьей.
– Вот послушайте: на перстне царя Соломона было вырезано величайшее из девяноста девяти имен Аллаха…
– Папа, а кто это – Аллах?
– Это кто-то вроде нашего Мерлина, да, папа?
– Угу.
– Так вот, представь себе, ужи со всей округи сползлись к ним в лабораторию, как только этот аппарат заработал …
– …и с его помощью Соломон мог повелевать птицами, ветрами и джиннами, и не было в мире правителей, равных ему мудростью. Он…
– Папа, а кто такие джинны?
– Ты такая необразованная, Делия, мне прямо стыдно тебя слушать. Правда, папа?
– Угу.
– …а Лидия жутко боится змей, и тогда она сказала профессору…
– …мог проникать в тайные замыслы своих врагов и расстраивать их интриги до того, как ему успевали причинить вред. А после его смерти перстень положили в гробницу вместе с телом, так вот, детеныш кобры…
– …«Это уже переходит всякие границы!» А профессор…
– …проник в склеп через крохотную трещину в стене и, проглотив перстень, мгновенно сделался исполинских размеров и не сумел выползти обратно. Священники, охранявшие могилу своего царя, пытались уничтожить чудовище, потому что змеи в их религии считались нечистым животным и порождением дьявола…
– Папа, а чем занимается дьявол?
– …отвечает Лидии: «Наша цель в том и заключается, чтобы перейти всякие границы!»
– …однако этого они сделать не сумели, потому что змея приобрела магические способности, и, кажется, для священников эта история закончилась плохо… вот бы найти эту змею и заставить ее выплюнуть перстень…
– Папа! Делия в меня плюнула!
Тут газета грозно зашуршала, и потерявший терпение глава семейства восстал из-за стола подобно Зевсу-громовержцу, вместо пучка молний потрясая вилкой с насаженным на нее копченым лососем.
– Вот вам тихий семейный досуг! – пророкотал он. – На службе у меня – ад кромешный, так могу я спокойно позавтракать хотя бы в собственном доме?
– Но, дорогой, – Кэролайн Скримджер склонила голову набок, – дети совсем тебя не видят. Им хочется поговорить с тобой хотя бы за завтраком. Видишь, Симона специально встала в восемь часов утра…
– Чтобы прочитать мне про перстень царя Соломона и огромную змею. Спасибо, деточка.
– Пожалуйста, папочка, – ответила ничуть не смущенная Симона. – А может, тебе эти сведения в работе пригодятся?
– О да, чрезвычайно полезная информация. По правде говоря, я предпочел бы спокойно прочесть утренние газеты.
– Что в них такого, чего бы ты не знал? В конце концов, ты же министр, – миссис Скримджер пожала изящными плечами.
– Ну вот хотя бы сообщение о том, что в лаборатории профессора Хоггарта готовится эпохальное открытие…
– Новая диета? – заинтересовалась Симона.
– Нет, – холодно ответил Скримджер. – Хоггарт разрабатывает методику, с помощью которой можно проникнуть во Вселенные, лежащие на иных энергетических уровнях по сравнению с нашей, то бишь, в параллельные миры.
– Да ведь я тебе об этом и рассказываю! – воскликнула миссис Скримджер с обидой. – Профессор Хоггарт испробовал свой новый аппарат. Предполагалось, что он будет беспрерывно транслировать магические формулы, создавая энергетический туннель для проникновения в эти самые параллельные миры. Вместо этого аппарат сработал как манок, и в лабораторию сползлось множество змей.
– Папа, а что такое – «ад кромешный»? – очень кстати спросила пятилетняя Корделия.
– Это завтрак в нашей семье, – мрачно ответствовал Скримджер. – Почему у тебя полосы на щеках? Ты плакала?
– Нет, папа, – серьезно ответила Корделия. – Это чешуя. Мы с Фиби играли в ПрОклятого Мага и его змею. Я была змеей.
Симона засмеялась.
– Какой кошмар, – миссис Скримджер беспомощно поглядела на мужа.
– Да, – согласился Скримджер. – Кошмар. Если журналисты пронюхают, что дети министра Магии играют в Проклятого… невероятно! Как вам только в голову такое пришло?
– Это я придумала! – похвасталась Фиби.
Скримджер не успел ответить. Огромный мраморный камин фыркнул, плюнул зеленым пламенем, и в нем показалась прилизанная голова Персиваля Уизли, вокруг которой вилось несколько бумажных самолетиков. Одно из посланий вспыхнуло и перешло в крутое пике, остальные вырвались на свободу и устремились к министру. Тот нетерпеливо отмахнулся.
– Что у вас, Уизли?
– Глава отдела Тайн просит вас немедленно его принять.
– Просит или требует? – Скримджер поднялся из-за стола, раздраженно бросил салфетку подскочившему домовому эльфу и, тяжело ступая, направился к камину.
– Хорошего тебе дня, дорогой, – сказала ему в спину жена, дочери вторили ей тоненькими голосами.
Скримджер обернулся, помахал им рукой и шагнул в камин.
Атриум всегда казался Скримджеру образцом дурного вкуса: точно царь Мидас прогулялся по залу ожидания какого-нибудь маггловского вокзала.** Скримджер предпочел бы появляться непосредственно в своем кабинете, однако сотрудники отдела собственной безопасности при одном намеке на это подняли такой крик, что министр сдался без боя.
– К чему эта спешка? – проворчал Скримджер, усаживаясь в громоздкое, но удобное кресло. – Неужели нельзя было позволить мне закончить завтрак?
Высокий мужчина неторопливо обернулся. Лицо его скрывал низко надвинутый капюшон, кисти рук прятались в длинных рукавах мантии. Все, что Скримджер знал об этом человеке – что он является главой отдела Тайн уже несколько лет, что он худ и долговяз, а голос его, хоть и неизменно понижаемый почти до шепота, отличается приятным звучанием и богатством модуляций.
Скримджера несказанно раздражало положение, при котором он фактически оказался незнаком с одним из своих подчиненных, однако пока что он не видел путей к разрешению этой проблемы.
– Возможно, вы извините меня, если узнаете, что я не только не завтракал, но и не ложился.
В голосе собеседника Скримджер услышал усмешку и рассердился.
– Ваши привычки – это ваше личное дело. Перейдем к теме, которую вы желали со мной обсудить.
– Никто не желает этого так, как я, – человек в черном помолчал. – Сегодняшней ночью я смотрел в Зеркало Бездны, и знаки, которые в нем появились, требуют немедленного обсуждения.
Министр неловко заерзал в кресле. Сам он ни разу не решился заглянуть в пресловутое Зеркало, которое, строго говоря, зеркалом не являлось: это был заключенный в круглую раму участок абсолютной тьмы, и увидеть в нем что-то возможно было, лишь сунув голову прямо в эту раму. Насколько Скримджер знал, предшественник нынешнего главы невыразимцев однажды вернулся с такой экскурсии в неизвестность без головы, что и дало собеседнику министра возможность занять этот пост.
– Скажите, господин министр, какое, по-вашему, положение занимает при Проклятом Маге его змея, Нагайна?
– Какое… ну, что-то вроде собаки.
– Зеркало свидетельствует, что эта змея является джокером в нашей игре, и, если мы хотим оставить победу в этой партии за собой, нам надлежит немедленно нейтрализовать Нагайну.
– Учитывая, что она является постоянной спутницей Проклятого Мага, это будет не так-то просто сделать.
– Я не сказал, что это просто. Я сказал, что это необходимо.
Подперев кулаком тяжелый подбородок, Скримджер сказал:
– Вашим сотрудникам будет оказана любая помощь, которая им потребуется для уничтожения этой змеи.
– Нет, – капюшон качнулся. – Уничтожать ее не следует. Кроме того, я не собираюсь посвящать сотрудников в эту… проблему. О ней будем знать только вы и я.
– Вы сами займетесь… эээ… устранением?
– Сам? – тихий неприятный смешок прошелся по нервам Скримджера, будто наждак. – О, разумеется, я займусь. Вы сказали, что готовы мне посодействовать. Мне нужно, чтобы вы организовали мне встречу с неким профессором Александром Хоггартом.
– Хоггарт? Ах да. Параллельные миры. Вы хотите, чтобы Хоггарт выманил для вас змею из убежища при помощи своего чудо-аппарата, который действует, кажется, не совсем так, как хотелось бы уважаемому профессору?
– Примите мои комплименты вашей осведомленности и проницательности, господин министр. С вами намного приятнее работать, чем с Фаджем, – глава отдела Тайн склонил голову с преувеличенной любезностью, и в душе министра шевельнулось подозрение, что собеседник над ним насмехается.
Скримджер бесстрастно улыбнулся; лишь очень внимательный наблюдатель мог бы заметить, как его ноздри на миг раздулись в гневе.
– Бодерик Боуд принесет некоторые материалы, которые могут оказаться вам полезны. Впрочем, господин министр, я позабыл про вашу занятость. Я не вправе просить вас заниматься этим делом лично. Пускай кто-нибудь из ваших подчиненных назначит Хоггарту встречу. Об остальном я позабочусь. Позвольте напомнить вам, что дело не терпит промедления, ибо медлительность в делах оставляет после себя раскаяние.
– Меня можно упрекнуть во многих грехах, но медлительность мне несвойственна, – сухо ответил Скримджер. – Материалы все равно пришлите. У вас все?
– Да, – невыразимец одним движением поднялся из глубокого кресла и направился к выходу. – До встречи, господин министр. Благодарю, что уделили мне время.
– Не стоит благодарности, – вежливо ответил Скримджер. – Обращайтесь за помощью, когда вам заблагорассудится.
– Не премину воспользоваться вашим предложением.
Снова раздался тихий смешок, и черная фигура покинула кабинет.
Скримджер выждал несколько секунд, а потом от души треснул кулаком по столу и витиевато выругался.
– Ничего, – сказал он, взяв себя в руки. – Я на этом посту без году неделя. Фадж их всех распустил, но если они полагают, что вечно будут пользоваться суверенитетом, а я при них буду вроде маггловской королевы, которая царствует, но не правит, то очень ошибаются. Времени у меня мало, вот что. Сидя и дожидаясь, когда этот хваленый Поттер справится с Проклятым Магом, я ставлю себя в заведомо проигрышное положение.
Скримджер взял информационные сводки со стола и просмотрел их по диагонали.
– Пока мальчишка ничем себя не проявил. Надеюсь, не проявит и в будущем, учитывая, что он наотрез отказался со мной сотрудничать. Одержит он победу – я к ней окажусь не причастен, потерпит поражение…
Скримджер задумался. Было время, когда он всерьез рассматривал возможность пойти на соглашение с Проклятым Магом, предоставив ему и его партии определенную власть, однако безудержное честолюбие и явные маниакальные наклонности возможного союзника его остановили. Положение одного из участников коалиции Проклятого Мага определенно не устроит, он жаждет единоличной диктатуры.
Скримджер занял пост министра лишь благодаря разброду и шатанию, возникшим в Министерстве после нелепой гибели Дамблдора; перспектива тягаться с конкурентом, подобным Проклятому, его совершенно не прельщала, тем более что ему, в отличие от последнего, положиться было особо не на кого. Союзники министра связывали с ним большие надежды, но в критической ситуации поддержки от них ждать не приходилось. Единственные люди, которым он мог всецело доверять – это его семья: жена и тесть, владелец крупнейшей фармацевтической сети в Новом Свете, свой человек в кулуарах Национального Конгресса. Скримджер вспомнил оживленное личико Симоны и улыбнулся. Умная девочка, вся в мать. Через пару лет надо бы найти ей хорошего мужа... из молодых, подающих надежды политиков. Скримджер мысленно перебрал возможных кандидатов и тяжело вздохнул: ни один не отвечал его требованиям ни как подающий надежды политик, ни как будущий зять.
– Да, перстень царя Соломона мне бы не повредил, – министр бросил сводки на стол. – И еще эти, отдел Тайн со своей змеей. Со своей змеей…
Скримджер отрешенно уставился в стол. Наитие, осенившее министра, было настолько невероятно и абсурдно, что он поверил в него сразу же. «Верую, ибо абсурдно», – сказал он себе: книга Симоны, полосы на щеках младшей дочери, неудачный эксперимент профессора Хоггарта, и, наконец, глава отдела Тайн со своим сообщением – все это были разрозненные кусочки головоломки, которые случайно и вдруг сложились в осмысленную картину, обещавшую перспективы странные, но чрезвычайно заманчивые.
Скримджер постучал палочкой по морской раковине, совмещающей функции пресс-папье и селектора, терпеливо переждал серию кашляющих звуков и сказал в раструб:
– Мистер Уизли, зайдите ко мне. И сообщите в Подкомиссию по программам связи с инвариантными мирами, что мне нужны материалы по разработкам профессора Хоггарта.
– Этот аппарат можно было создать, приложив минимум усилий, уже десять лет назад, – сказал Хоггарт, хмуро поглядев на Скримджера из-под лохматых бровей.
Внешностью он напоминал скотч-терьера: маленький, квадратный, задиристый, с большой головой и жесткой черной шевелюрой.
– В таком случае, почему его не создали?
Кофе в чашке Скримджера превратился в горькую холодную бурду, но он этого не заметил, увлеченный беседой.
– Это не обещало немедленной прибыли, – Хоггарт пожал плечами. – Вы слышали легенду о том, как мой тезка, Александр Македонский, облетел вокруг света за шесть дней на гигантской птице? Знаете, как он заставил ее лететь? Держал перед ее клювом кусок мяса, привязанный к шесту. Это иллюстрация к нашему с вами разговору: чтобы заставить кого-то сделать то, что тебе хочется, нужно предложить хорошую наживку.
Скримджер мысленно усмехнулся.
– Этот проект так важен для вас?
Хоггарт болезненно скривил губы.
– Он важен и для вас, только вы не желаете этого понять.
– Отчего же? Я консерватор, но не ретроград.
Хоггарт моргнул и невесело улыбнулся.
– Вы о своих убеждениях? Я далек от политики. В Древней Греции меня назвали бы «идиотом» с полным на то основанием.
– Ну что вы! – вежливо запротестовал Скримджер.
– Да. «Идиот» буквально означает «человек, не интересующийся политикой».
– В самом деле? Я не знал, – Скримджер улыбнулся. – Непременно использую эти сведения, если кто-нибудь назовет меня идиотом.
– Рад был служить, – саркастически отозвался Хоггарт.
– Вернемся к нашей теме. Как министр Магии, я готов способствовать всему, что идет во благо обществу, и я бы твердо обещал вам, что ваш проект профинансируют, будь сейчас другое время.
– Другое время? – Хоггарт нахмурился. – А с этим что не так?
– Ну как же! Идет война. Люди думают только о спасении собственной жизни – до науки ли им сейчас?
– Им всегда не до науки, – Хоггарт вздохнул. – Однако плодами ее они пользуются с большим удовольствием. Значит, вы ничего не сможете сделать?
– Этого я не говорил, – Скримджер собрал душевные силы в единый сгусток энергии и уставился ученому в глаза. – Собственно, эту беседу я затеял с определенной целью. Вы можете оказать нам помощь, и тогда… вот тогда вы можете рассчитывать на самую щедрую поддержку правительственных фондов.
– Чего же вы от меня хотите? – Хоггарт откинулся на спинку жесткого стула и положил ногу на ногу.
Скримджер опустил взгляд, опасаясь спугнуть собеседника.
– Я слышал о вашем последнем эксперименте. Я имею в виду, о его незапланированных последствиях.
– Не думал, что в Лондоне столько змей, – криво усмехнулся Хоггарт. – Правда, до самой лаборатории добралась лишь парочка, и те сразу же издохли, остальные замерзли на улице, но все равно инцидент неприятный.
– М-да. Вам это покажется странным, но моя просьба будет связана именно с этим побочным эффектом. Мне нужно, чтобы на одну ночь вы установили ваш аппарат в месте, которое я вам укажу, таким образом, чтобы излучение шло в определенном направлении.
Хоггарт задумался. Смысла в словах Скримджера он не уловил, но знал: больше тот ничего не скажет.
– Хорошо, господин министр, – проговорил он, немного сомневаясь. – Я думаю, это можно будет сделать.
– Отлично, – произнес Скримджер с огромным облегчением. – Я сам буду при этом присутствовать. Вы покажете мне, как пользоваться аппаратом и уйдете. Потом вернетесь и заберете ваше оборудование. Это все, что от вас требуется. Ах да. Операция, проводимая Министерством, крайне важна и требует повышенной секретности.
– О ее важности свидетельствует уже то, – заметил Хоггарт, – что вы непосредственно принимаете в ней участие. Я согласен на все ваши требования, кроме одного. Аппарат слишком сложен в применении, чтобы научить вас пользоваться им за несколько часов. Видите ли, произнесение заклинаний в определенной последовательности требует некоторой подготовки, одновременно в действие приводятся различные части механизма. Если процесс включения будет проведен неправильно, возможны последствия посерьезнее змеиного нашествия.
– Что вы предлагаете? – осведомился Скримджер.
– Я останусь с вами. Сам приведу аппарат в рабочее состояние, сам его выключу.
– Оставаясь во время операции со мной, вы подвергаете себя большой опасности, – заметил Скримджер, прикидывая, насколько присутствие свидетеля может помешать его планам.
Хоггарт пожал плечами.
– Своей судьбы никому не миновать, – сказал он философски. – Поймите, без меня вам аппаратом просто не воспользоваться. Решение за вами.
Скримджер подумал и кивнул.
– По рукам.
Скримджер решил не извещать главу отдела Тайн о том, что намерен справиться с Нагайной самолично, а поставить его перед свершившимся фактом впоследствии, когда дело будет сделано. Ставки были высоки, и возможным недовольством невыразимца можно было пренебречь.
«Если же мне удастся осуществить задуманное, – думал Скримджер, – мне уже никогда не придется беспокоиться из-за чьего-то отношения к моим действиям».
Через Боуда, который принес материалы по Нагайне (очень немногочисленные), министр уведомил главу отдела Тайн, что Хоггарт не сможет встретиться с ним в течение ближайших трех дней; вместо ответа последовало выразительное молчание, Скримджера обеспокоившее. Впрочем, беспокойство его оказалось не настолько велико, чтобы отказаться от намеченного плана.
Вызвав к себе руководителей всех комитетов и управлений Отдела обеспечения магического правопорядка, Скримджер учинил им грандиозную выволочку, обвиняя в некомпетентности и бездействии, безжалостно отметая все аргументы, выдвигаемые в свое оправдание. Особенно досталось бывшим коллегам.
– Мы не управляем ситуацией! – гремел Скримджер, размышляя при этом, как бы половчее спровоцировать Робардса на нужную реакцию. Ему не хотелось охотиться за Нагайной открыто – это могло вызвать ненужные вопросы; к тому же он находился в цейтноте: глава отдела Тайн не долго будет оставаться в неведении относительно того, что Хоггарта даже не известили о его приглашении к беседе, и, разумеется, ему будет крайне любопытно, почему Скримджер предпочел встретиться с ученым первым. Рейд авроров послужил бы отличным прикрытием. Нагайна погибнет, убитая в стычке, и что бы там ни подозревал невыразимец, истины ему все равно не узнать.
– Банды Упивающихся Смертью делают все, что хотят, а чем отвечаем им мы? Расклеиваем по стенам плакаты? Убийство руководителя Ордена Феникса в его собственной цитадели, окончательно скомпрометировало нас в глазах общественности. Скоро люди начнут переходить на сторону Проклятого Мага просто от безысходности. Возможно, именно так они и поступают уже сейчас. А чего дожидаемся мы? Пока люди Проклятого не заявятся прямо в Министерство, как это случилось при Фадже?
Гавейн Робардс сидел, сжав губы и опустив глаза; его лошадиное лицо в обрамлении рыжеватых бакенбард оставалось по обыкновению невыразительным. Скримджер видел, как он соображает, что в действительности нужно министру – он много лет проработал бок о бок со Скримджером и слишком хорошо его знал, чтобы не понимать: за сегодняшним разносом скрывается некое тайное намерение. Скорее всего, Робардс вообще ничего не скажет, предоставив наступать на грабли своему заместителю. Тот и в самом деле не выдержал.
– Дамблдора предали, – напомнил он сквозь зубы.
– Что вы говорите? Может быть, этому прославленному мудрецу следовало бы быть более аккуратным в выборе доверенных лиц? – Скримджер тряхнул шевелюрой, точно раздраженный лев. – Дамблдор погиб из-за собственного просчета, а стало быть, пора перестать полагаться на его сомнительные стратегмы. Или вы, Хмури, по-прежнему рассчитываете, что от Темного Лорда вас избавит школьник, потому что это предсказала вечно пьяная шарлатанка?
– Я верю в предсказание, – угрюмо ответил Хмури, – и верю в Гарри.
– А я верю в то, – отрезал Скримджер, – что если хочешь, чтобы дело было сделано, нужно сделать его самому. Что касается вашей пресловутой надежды колдовского мира, самое место ей на дне ящика Пандоры***.
Кто-то тихо засмеялся. Хмури, не получивший классического образования, насупился, но огрызнуться не посмел. После смерти друга и покровителя он оказался в довольно шатком положении и вынужден был соблюдать осторожность, чтобы сохранить свое место. На его характере это сказалось не лучшим образом.
– У нас есть сведения о том, что отряд Упивающихся готовит вылазку, – проскрипел аврор. – И мы намереваемся подготовить этим сволочам небольшой сюрприз.
– Вот это уже лучше, – кивнул Скримджер. – Если все пройдет, как задумано (он скрестил пальцы руки под столом), мы сможем дать информацию о рейде в газеты. В каком месте произойдет диверсия?
– Они собираются напасть на редакцию «Ежедневного пророка».
Присутствующие ахнули. Робардс поправил манжету и поглядел на Скримджера несколько юмористически.
– Так что информация в любом случае попадет в газеты, – дополнил он сообщение Хмури.
– Вот как? – Скримджер не мог позволить себе выказать растерянности.
Подумав секунду, он сказал:
– Предупредите Каффа… нет, не предупреждайте. Пусть все думают потом, что вылазка произошла спонтанно, и только постоянная бдительность и оперативность наших мракоборцев не допустила трагедии свершиться. Упивающиеся не должны знать о засаде.
– Я считаю, что нужно эвакуировать журналистов, – сказала Леонора Бей, директор Пресс-центра.
– Нет. Тогда Упивающиеся не нападут на редакцию, а совершат диверсию в другом месте, и вот об этом мы уже ничего знать не будем. Кто возглавит оборону?
– Аластор, разумеется, – тихо отвечал Робардс.
«Непременно нужно, чтобы он присоединился к моей партии, – подумал Скримджер. – Вещь в себе… его жена в родстве с Лестранжами – не сыграть ли на этом?»
Вслух он сказал:
– Хмури, вы обречены победить. Если вы отразите нападение, то станете национальным героем, журналисты будут носить вас на руках. Если нет, прощайтесь со своим местом.
– Нет необходимости напоминать мне о моих профессиональных обязанностях, – искусственный глаз Хмури уставился на Скримджера. Министра, который не выносил уродства, передернуло. – Мне-то на известность наплевать.
– В таком случае постарайтесь, чтобы ни одного журналиста не оказалось рядом в то время как вы будете истязать Круциатусами пленных, – невозмутимо сказал Скримджер. – У вас и без того репутация садиста, а такая известность нам определенно не нужна. Итак, господа, все свободны. Господин Хмури, я хочу взглянуть на план операции. Передадите мне копию через Уизли.
– Что ж, – произнес Скримджер, оставшись в одиночестве. – Место мне известно. Но придет ли змея на зов?
Он задумчиво полистал страницы манускрипта, описывающего привычки и обыкновения существ из племени Нагов, внимательно прислушиваясь к тихому речитативу бронзовой статуэтки Ганеши****, переводившего текст с санскрита на английский. Несколько формул, которыми пользовались брахманы, желавшие пообщаться с Нагами, показались Скримджеру полезными, и он велел Ганеше их записать.
Затем Скримджер изрядно озадачил главного врача клиники Святого Мунго, потребовав, чтобы тот ознакомил его с заклинаниями, применяемыми при оказании первой помощи людям, в дыхательных путях которых застрял инородный предмет. Оставив опешившего колдомедика недоумевать о причинах столь внезапного интереса к медицине, довольный министр проверил свою волшебную палочку и счел, что готов к предстоящей вылазке.
Теперь оставалось лишь связаться с Хоггартом и положиться на милость судьбы.
День, морозный, но ясный, сменился свирепыми декабрьскими сумерками. Скримджер защитился согревающим заклинанием и меховым плащом, но его продолжало потряхивать – не от холода, от волнения. Последний раз он испытывал подобное чувство, когда ожидал своего нынешнего назначения.
Хоггарт заканчивал установку, тихо бормоча заклинания и поворачивая какие-то рукоятки на своем агрегате.
Скримджер поднял голову. Он всегда любил звезды, и сейчас светящиеся холодные точки повторили для него свой коронный номер, который никогда ему не приедался, сложившись в очертания знакомых созвездий. Под ногами что-то зашуршало, Скримджер вздрогнул и опустил глаза: ветер нес по снегу обертку от шоколадной лягушки. Фольга взлетела вверх и медленно опустилась по дуге, похожая на упавшую звезду.
«Скоро Рождество», – подумал Скримджер.
– Я закончил, – Хоггарт закашлялся, поперхнувшись колючим ветром.
– Хорошо. Вы использовали те формулы, которые я записал для вас?
– Да, – Хоггарт вздохнул. – Надеюсь, я произнес их правильно. Вы ведь знаете, что делаете?
– Не сомневайтесь. Все будет хорошо. Но вы можете уйти, если хотите, – сделал последнюю попытку Скримджер.
Ученый упрямо покачал головой. Некоторое время они молча смотрели на небо.
– Интересно, а ТАМ созвездия похожи на наши? – спросил Хоггарт скорее себя, чем Скримджера.
– Возможно, этих миров вообще не существует, – Скримджер оперся спиной на кирпичную стену. Ноги устали, но присесть было не на что. Из подворотни вылезла крыса и очень внимательно посмотрела на министра, повернулась и шмыгнула обратно.
– Что, если наша Вселенная – единственная? Чем вы располагаете, помимо догадок, предположений и неподтвержденных гипотез?
– Верой, – Хоггарт засунул кисти рук в рукава, напомнив Скримджеру главу отдела Тайн.
– Я полагал, что ученые верят только в факты.
– Факты? – Хоггарт сердито тряхнул головой. – Представьте себе муравья, обычного черного муравья, копошащегося у подножия Эвереста. Какие факты могут быть ему известны о высочайшей в мире горе? Мы оцениваем окружающий нас мир с помощью разума и пяти чувств. Но наш разум слишком слаб, наши чувства слишком ограничены, а наш кругозор слишком узок, чтобы принять их за единственно верное мерило. Однако не можем же мы просто опустить руки, верно? Мир познаваем: это краеугольный камень любой науки. Любой цивилизации, – Хоггарт помолчал, потом виновато улыбнулся. – Мне трудно выразить все это, я не привык много говорить, но ведь вам и самому известно, как возникают гипотезы. Это процесс повседневный. Вы накапливаете факты, сами того не сознавая; это просто действие, автоматически осуществляемое нашим мозгом. Потом внезапно количество переходит в качество, и вам вдруг приходит в голову нечто, о чем вы раньше и не задумывались. Тут необходимо сделать допущение, понимаете? Вы не можете сразу оценить, насколько ценна ваша идея; это нужно проверить. Вы собираете новые факты, ненужные отбрасываются, нужные дополняют пробелы в вашей головоломке, и вот наконец вы говорите себе: «Да, это верно» или «Нет, я ошибался; зато теперь я точно знаю, что это – не так». Но сначала все же была вера, и сначала было допущение.
Скримджер нахмурился и медленно кивнул.
– Значит, вы сделали допущение.
– Да.
– И у вас есть факты, которые его подтверждают.
Вместо ответа Хоггарт сказал:
– Ненавижу крыс.
Скримджер проследил за взглядом ученого. Давешняя крыса вернулась и привела трех подружек. Зверьки топтались у стены, поджимая голые лапки.
– Что им тут нужно?
Скримджер не успел ответить. Страшный, задыхающийся крик мгновенно вернул их от гносеологических проблем к вопросам непосредственного выживания.
Крысы с визгом бросились в стороны, когда из подворотни выскочил человек, в котором Скримджер узнал одного из авроров, отправившихся в рейд. Он пробежал пару шагов, упал и перекатился на живот, подняв над собой палочку отчаянным жестом. Тяжелое, прерывистое дыхание аврора, который лежал на снегу, не пытаясь подняться, смешивалось с иными звуками, стремительно приближавшимися к ним – свистом и шелестом.
– Она пришла! – воскликнул Скримджер, забывшись.
– Мерлин, – прошептал Хоггарт.
Вечерние сумерки успели сгуститься в чернильную тьму, и в этой тьме засверкали два изумрудных огня. Гигантская змея стремительно вырвалась из узкой щели между домами и замерла над распростертым на мостовой человеком. Тот не сопротивлялся. Рука с палочкой бессильно упала на снег. Змея замедлила свое движение и замерла над аврором, раздув капюшон и чуть заметно покачиваясь.
– Что с ним? – безжизненно и почти беззвучно произнес Хоггарт. – Он умер?
– Если и умер, то от страха, – Скримджер успел оправиться от первоначального шока, вызванного внезапностью.
Он бы предпочел, чтобы этот ненужный свидетель действительно умер, но сомневался, чтобы это было так.
Скримджер шагнул вперед, пошатнулся, проклиная свою хромоту. Змея развернулась на хвосте, ее холодные, немигающие глаза вперились в нового противника. Поперек каждого глаза стоял узкий зрачок, похожий на восклицательный знак: «Внимание, опасность!» Скримджера словно окатило ледяной водой, но он, упрямо склонив голову, двинулся к Нагайне. Палочка в руке не дрожала. Каждая мышца подобралась, сердце билось часто и ровно. Скримджер подумал вскользь, с проблеском сожаления, что кабинетная работа навсегда лишила его этого упоения моментом: когда ты вот так идешь на врага – глаза в глаза – и пульс, словно метроном, отсчитывает мгновения, и мир становится теснее яичной скорлупы, и один из вас должен его покинуть, поскольку этот мир одноместен… мысль мелькнула и ушла.
Аврор лежал между Скримджером и Нагайной, как брошенная перчатка. Змея зашипела и прянула.
– Vome! – крикнул Скримджер, отскочив с проворством, которого трудно было ждать от человека его возраста и комплекции. – Auferte!
«Я еще в силе», – подумал он, оскалив зубы в улыбке, и сделал новый выпад.
Змея словно налетела на невидимый барьер, странно дернула головой; судорога прошла по ее телу. Вытянувшись, сделавшись невероятно длинной, Нагайна вдруг рухнула наземь, прямо на злополучного аврора. Скримджер услышал, как хрустнули кости под тяжестью бревнообразной туши, и бедняга застонал и забился, выходя из смертельного оцепенения. Они катались по узкому переулку, Хоггарт, про которого министр совсем забыл, вскрикнул, когда змея, содрогающаяся в конвульсиях, с лязгом врезалась в его драгоценный аппарат.
– Кольцо, – зарычал Скримджер, – отдавай кольцо!
Змея скрутилась петлей, хвост ее хлестнул Скримджера по больному колену. Министр задохнулся и упал на четвереньки. Узкая пасть распахнулась прямо перед его глазами, с загнутых клыков капали желтые капли яда, глотка, похожая на алый гофрированный шланг, сократилась, и показался предмет, отсвечивающий металлом.
– Vome, – прохрипел Скримджер, – Vo…
Змея издала жалобный свист, новая судорога выгнула волной ее хребет, и на снег выпал перстень, подкатившись прямо к Скримджеру. Нагайна снова засвистела; стремительно уменьшаясь в размерах, она сжималась, съеживалась – так капля воды, размазавшаяся по гладкой поверхности, мгновенно собирается в плотное стеклянистое тело.
– Я не ошибся, – Скримджер поднял перстень, стер перчаткой толстый слой слизи, его покрывавший, и брезгливо отбросил перчатку в снег. – Я не ошибся, – повторил он, все еще не в силах до конца поверить, что его дикая, безумная гипотеза подтвердилась.
Перстень царя Соломона (тяжелый, червонное золото маслянисто отсвечивает красным) лежал на ладони Скримджера, в треугольнике, образованном линиями Жизни, Сердца и Здоровья. Среди резьбы, украшавшей печатку – распускающихся цветов, и пальмовых дерев, и гранатовых яблок – выступали угловатые буквы.
Скримджер оглянулся на Хоггарта. Ученый, ничего вокруг не замечая, хлопотал над своей установкой. Аврор, лица которого Скримджер не видел, стоял на коленях и стонал, держась за ребра. Обоим свидетелям явно было не до министра. Скримджер удовлетворенно улыбнулся, поднял ладонь повыше, к самым глазам, чтобы лучше разглядеть свою добычу, и в тот же миг сгусток тьмы отделился от черного неба. Две огромные звезды сверкали на нем подобно глазам.
Это и были глаза, понял Скримджер, когда удар широкого крыла сбил очки с его носа, а когтистая лапа схватила перстень. Еще один удар крыла, и птица взмыла в воздух.
– Хоггарт! – заорал Скримджер, падая на колени и разыскивая очки в снегу. – Хоггарт, ловите его!
– Кого? – ученый подошел и подал Скримджеру очки. – Кого ловить?
– Да филина этого чертова! – Скримджер вскочил, оттолкнув Хоггарта, и обвел лихорадочным взглядом небосклон и низко нависшие крыши зданий. – Бесполезно, – простонал он. – Ушел, будь все трижды проклято! Откуда взялась эта тварь?!
– Я вообще не понимаю, что вам нужно, – сердито сказал Хоггарт. – Вы охотились на эту змею? Так вон она, ползет к подворотне.
Скримджер махнул рукой.
– Провались она, эта змея, – сказал он. – Впрочем, джокером в колоде ей уже определенно не стать… Хоть этой цели я достиг.
– М-мистер Скримджер? Министр! – раненый аврор наконец пришел в себя настолько, что мог воспринимать окружающую действительность. – Что вы здесь делаете?
– Решил тряхнуть стариной, – Скримджер смахнул с мантии снег и величественно выпрямился. – Что с атакой Упивающихся?
– Не знаю, – аврор, кривясь, встал. – Схватка была в разгаре, когда появилась эта тварь. Она посмотрела на меня, и… я больше ничего не помню. Кажется, я бежал…
– И добежали как раз вовремя, – сухо сказал министр.
Тень прошла по снегу, послышались мягкие удары крыльев по воздуху, и Скримджер вскинул голову, как лев, на которого выскочила антилопа.
Птица оказалась всего лишь почтовой совой.
«Упивающиеся бежали, – сообщение писалось в спешке, и министр с трудом разбирал каракули Хмури. – Атака захлебнулась. Здесь нашествие крыс. Улица и здание редакции наводнены крысами. Тьма-тьмущая пасюков, и их все больше. Журналисты в панике. Что делать? Срочно пришлите подмогу! Хмури».
– Кажется, Хоггарт, – Скримджер задумчиво посмотрел на аппарат, – вы все же сделали что-то не так.
– Что случилось? – вяло отреагировал Хоггарт.
– Теперь это крысы. Они взяли штурмом редакцию «Ежедневного пророка». Молитесь, Хоггарт, молитесь всем богам, чтобы журналисты не узнали, чьих это рук дело. Иначе вас достанут даже в параллельных мирах.
Разумеется, они узнали.
Скримджеру было неведомо, кто проболтался об его участии; сам он, во всяком случае, молчал – ему совсем не хотелось, чтобы глава отдела Тайн знал о его ночных приключениях; однако факт оставался фактом: первую полосу всех газет на следующее утро занимала статья о нападении на редакцию «Ежедневного пророка», доблестно отбитом аврорами, причем из «достоверных источников» стало известно, что в бою принимал участие и сам министр. «Что ж, – философски думал Скримджер, принимая поздравления подчиненных, – хоть какую-то пользу я из всего этого извлек».
Вторая же полоса посвящалась нашествию крыс на город. Пострадала не только редакция; взбудораженные животные метались по улицам, пробирались в дома, нападали на их обитателей. Делегация из доброй полусотни крыс посетила «Дырявый котел», вызвав там неслыханную панику. Особого материального ущерба город не понес, зато морального было столько, сколько не удавалось нанести всем Упивающимся, вместе взятым, с самого начала противостояния.
Хоггарту не повезло: Скитер, которая делала репортаж об ученом и знала его в лицо, наткнулась на него, когда тот разбирал свою машину. К счастью для Скримджера, произошло это после того, как он отбыл в Министерство принимать меры по спасению города от серых завоевателей. Без труда сложив два и два, Скитер немедленно выложила статью с результатами своих вычислений на стол главного редактора, и разъяренный Кафф тут же ее опубликовал, предварительно украсив язвительными завитушками собственного сочинения.
Буря, разразившаяся в средствах массовой информации, обрушилась на голову Хоггарта и раскатала его в тонкий блин. «Вопиющая безответственность» было самым сдержанным выражением, которое к нему применили.
Скримджер ожидал, что Хоггарт в попытках оправдаться если не обвинит его впрямую, то, по крайней мере, сошлется на него, и приготовился к обороне, однако ученый хранил молчание. Поразмыслив, Скримджер решил, что Хоггарт не дурак; понимая, что сделанного не воротишь и репутация его в глазах публики все равно погублена, он решил не упоминать имени министра, надеясь на обещанное финансирование. В принципе, Скримджер мог и не выполнять своего обещания, данного в столь неопределенной форме, однако он предпочитал быть честным, когда мог себе это позволить. Нечего было и надеяться, что после разгромных публикаций правительство выделит деньги на исследования, которые и раньше считало бессмысленными, поэтому Скримджер обратился к тестю, и тот привлек к финансированию проекта несколько крупных транснациональных корпораций, поставив при этом единственное условие: убрать Хоггарта из проекта.
– Пусть остается в качестве консультанта, если хочет, – сказал старик, посасывая сигару в скримджеровой курительной, – но его имя не должно появляться в печати как минимум года два. Пусть эта история забудется. Знаете, Руфус, соверши он преступление – это бы ему еще простили, но он выставил себя смешным, а вот это уже недопустимо.
– Обожаю ваши парадоксы.
– Это не парадоксы, – невозмутимо ответил старик. – Это суровая правда жизни.
Посылая Хоггарту письмо с условиями корпораций, Скримджер ожидал, что Хоггарт откажется, и готовился умыть руки. Виноватым он себя не чувствовал. В конце концов, он сделал все, что мог. Однако Хоггарт условие принял, и крохотная экспериментальная мастерская, кое-как перебивающаяся на скудном бюджете, расширилась, словно Галактика, превратившаяся в сверхновую.
Казалось, все закончилось благополучно. Поостыв немного, Скримджер пришел к выводу, что человеку практическому не пристало слишком полагаться на магические артефакты. По прошествии нескольких дней Скримджер уже сам не понимал, что за стих на него нашел, и с какой стати ему вздумалось пуститься на эскападу в духе Гарри Поттера. Даже получив перстень, он вряд ли сумел бы им воспользоваться. Ведь недостаточно же просто надеть его на руку, – утешал себя Скримджер, понимая в глубине души, что рассуждения эти отдают лицемерием.
– Зелен виноград, – пробормотал он, усмехаясь.
Через некоторое время эта нелепая история вновь напомнила о себе. Однажды утром, выйдя из камина в Атриум и выжидая, пока мир вокруг него не перестанет вращаться, Скримджер увидел в толпе ожидающих лифта клерков знакомую шевелюру, похожую на черную щетку. Загрохотали цепи, дверцы раскрылись, всасывая людей в свое нутро, и Хоггарт пропал.
– Что ему нужно? – пробурчал министр себе под нос. – Если он пришел ко мне, то напрасно. Не думаю, что наш разговор будет плодотворным.
Добравшись до своего кабинета, Скримджер с облегчением понял, что в приемной ученого нет, однако на столе, в груде утренней почты, его ожидало послание, отправителем которого значился Александр Хоггарт.
Скримджер развернул письмо.
«Господин министр, – строчки, написанные мелким разборчивым почерком, походили на нитки бисера. – Мы почти не были с вами знакомы, и я не думаю, что мы когда-нибудь с вами встретимся впредь, однако, прощальное свое письмо я решил написать именно вам. Я не собираюсь обвинять вас в том, что вы разрушили мою жизнь – нет, все произошедшее явилось результатом цепочки случайных происшествий и совпадений. И все же вы настолько меня задели – не поступками своими, а самым фактом своего существования – что я не могу не высказаться напоследок. Я встречал подобных вам и раньше, но вы – образцовый экземпляр этого типа людей, которые полагают себя единственно достойными власти; людей, искренне считающих себя солью земли. Такие, как вы, обычно глухи к чужим аргументам, но меня вы всё же выслушаете.
Начну с лирического отступления. Когда я направлялся в Министерство сегодня утром, ко мне привязалась дворняга. Она сопровождала меня до самой телефонной будки, делая вид, что мы идем вместе, обнюхивала передо мной дорогу и облаивала встречных кошек. Она оглядывалась на меня, будто спрашивая, доволен ли я ею, и с гордостью посматривала на прохожих; похоже, на какой-то миг она поверила, что я и вправду ее хозяин. На какой-то миг я сам в это поверил! Кто сказал, что у животных нет воображения?
Впрочем, собаки – уже не совсем животные, не в пример змеям или крысам (представьте себе, я улыбаюсь, когда пишу эти строки – теперь я могу оценить смешную сторону ситуации, в которую мы с вами попали).
Что было нужно этой дворняге? Я скажу вам: ей хотелось почувствовать себя полезной. Как-нибудь остановитесь утром в Атриуме: полчища клерков спешат на службу, но не думаю, что вы разбогатеете, если вам дадут по сотне фунтов за каждого, чье лицо выражает радость и предвкушение очередного рабочего дня. Почему же люди ходят на нелюбимую, скучную, выматывающую работу, не сулящую им никаких особенных перспектив, и при этом безумно боятся ее потерять; больше того, выйдя на пенсию, они тоскуют по этой работе, от которой так страстно когда-то мечтали отделаться? Не из мазохизма же?
О нет. Причина проста – им, как и моей дворняге, хочется чувствовать себя нужными. Всякий либерально настроенный болтун, рассуждая о правах и свободах, непременно приведет набившее всем оскомину сравнение современного общества с гигантской машиной, в которой вращается бесчисленное количество шестеренок. Отчего-то считается, что подобное сравнение должно приводить в ужас любого человека, имеющего хоть малую толику фантазии. Но, на мой взгляд, умей шестеренки хорошо смазанного, отлично сконструированного, слаженно работающего механизма говорить, они бы поведали вам, насколько они счастливы быть полезными и выполнять ту функцию, для исполнения которой созданы.
Беда нашего общества не в том, что люди в нем уподобились шестеренкам, а в том, что все эти шестеренки работают вразнобой, и колымага нашего общества гремит и раскачивается, готовая развалиться в любую секунду. Взять тех же Упивающихся Смертью. Откуда они взялись? Прилетели с Марса? Вылезли из преисподней? Нет, господин министр, эти люди – наши сограждане, они – порождение нашей же системы. Если у вас не хватит ума объявить амнистию после победы над ними, для нас это будет Пирровой победой. Началом конца. Показав себя жестокими, вы покажете себя неумными; вы не оставите этим людям и их близким иного выхода, как умереть с честью, коль скоро единственной альтернативой этому будет умереть опозоренными.
Дайте человеку место и работу, которую он умеет выполнять лучше всего, говорю я вам, и вы избежите этих досадных поломок и сбоев в работе вашей машины. Но этого не будет, потому что из политиков выходят никудышные инженеры, в чем я, к прискорбию своему, убедился.
Вы решили использовать меня в своих целях, господин министр, – вы в самом деле полагали, что я этого не понимаю? Я хочу, чтобы вы знали: я согласился послужить вашим орудием с тем, чтобы вы послужили орудием мне.
Помните ли вы, как я рассказывал вам легенду об Александре Македонском и гигантской птице? Вы не услышали ее окончания. В какой-то момент мясо приблизилось к клюву птицы слишком близко, и она сожрала наживку. Тогда Александру пришлось вырезать кусок мяса из собственной ноги, чтобы продолжить полет. Иногда нужно быть готовым пожертвовать частью самого себя, а то и собственной жизнью ради желанного успеха. Вы могли бы ответить мне на это, что искусство политика состоит в том, чтобы заставить другого пожертвовать собой ради твоего успеха. Но искусство ученого заключается в ином: оставить после себя продолжателей своего дела.
В этом смысле я преуспел: профинансированная вами лаборатория работает, и исследования, которые начал я, продолжат мои ученики. Как видите, наш альянс в конечном итоге оказался выгоднее для меня, а не для вас.
Впрочем, и мне торжествовать не придется. Я должен уйти. Мое имя скомпрометировано, оставшись, я принес бы проекту больше вреда, чем пользы. Я мог бы продолжить исследования в другой стране; полагаю, азиатские корпорации лишь рассмешила бы история с «нашествием». Но, к большому несчастью для себя, я принадлежу к той устаревшей категории людей, которых называют патриотами, и хотел бы, чтобы Британия правила морями вечно.
Итак, что в остатке? Я не желаю работать на чужой земле, я не могу работать в собственной стране. К тому же – я не щадил вашего тщеславия, господин министр, и будет справедливо, если не пощажу также своего, – я ощущаю умственное истощение, не оставляющее мне никакой надежды на продолжение работы. Если я останусь в проекте, мои ученики будут неизбежно скованы авторитетом своего учителя. Нет прискорбнее участи из двигателя сделаться тормозом; перегорев, цепляться за остатки былого и стать главным препятствием на пути к цели, на которую сам когда-то и указал. Что мне остается, как не уйти навсегда в тот параллельный мир, которого каждый из нас обречен достичь без всякого оборудования в назначенный ему судьбой час?
Я не считаю свою жизнь прожитой напрасно. Через сто лет, когда о вас забудут, мое имя будет знать каждый школьник. Мои идеи не пропали, я оставляю их в наследство своему народу, и своей стране, и человечеству. Я счастлив этим. Даже вы, с вашей патологической недоверчивостью, поймете, что слова мои искренни, если же нет, мне искренне вас жаль. Мне жаль вас всех, людей, не знающих меры, жаждущих свободы-лишь-для-себя и власти, которую вы не умеете применить. Я оставляю после себя своих учеников и свои работы, но кто продолжит ваше дело, да и стоит ли оно того, чтобы его продолжать? Спросите себя: «Зачем я живу?» и ответьте себе без лукавства. Вы сами себя пожалеете, господин министр.
Прощайте.
Александр Хоггарт»
– Да он и вправду идиот, – сказал Скримджер, дочитав письмо. – Зачем наши клерки ходят на работу? Из-за денег, конечно! Не будь им нужны деньги, в Министерстве остались бы только я да Перси Уизли, а остальные сидели бы по домам и стригли газон, вышивали крестиком или чем они там еще занимаются на досуге.
И вообще, до чего же люди, не причастные к политике, любят рассуждать, как они замечательно все устроили бы в государстве, доведись им получить власть! Между тем посади такого вот Хоггарта в министерское кресло, и он за полгода развалит страну. Можно подумать, я сам не вижу всего, о чем он тут понаписал! Можно подумать, я сам не понимаю необходимости реформ! Но все эти люди вокруг – как они цепляются за прошлое! Мне придется лавировать между ними, и договариваться с ними, подкупать и шантажировать, и все-таки я успею только начать – и как знать, кто придет после меня? Тут Хоггарт прав, преемника у меня нет.
Скримджер взял пресс-папье и повертел его в руках.
– Легко смотреть со стороны и рассуждать. Вот и маггловский премьер тоже думает, что, раз я – маг, так стоит мне взмахнуть волшебной палочкой, и положение в стране мигом наладится. Ну как же я мог упустить этот перстень!
Скримджер в сердцах стукнул пресс-папье по столу. Раковина тут же закашлялась, плюнула ему в лицо струйкой горькой морской воды и прохрипела голосом Уизли:
– Глава отдела Тайн просит приема.
– Пусть войдет.
Министр, скрежеща зубами, протер очки.
– Что вас привело ко мне на этот раз? – спросил он после того, как они обменялись приветствиями. – Снова Зеркало Бездны?
– Нет, я избегаю злоупотреблять подобными экскурсиями. Они не безопасны.
– Вы так печетесь о собственной безопасности? – Для Скримджера всегда оставалось загадкой, почему в присутствии этого человека хорошие манеры периодически начинали ему изменять.
– Больше, чем вы о своей, – похоже, невыразимец приступил к делу, ради которого явился.
– Разве моей персоне что-то угрожало? – с нарочитой беззаботностью осведомился Скримджер.
– А разве нет?
– Мне уже приходилось играть в такие игры, – Скримджер расправил плечи. – Не забывайте, раньше я был аврором.
– Вот именно: раньше это была ваша работа, а теперь только игра. Вопрос в том, что это за игра и для чего вы ее затеяли?
Скримджер покопался в арсенале излюбленных уловок и решил использовать Мнимую Откровенность.
– Разве вы не видите, какое уныние царит вокруг? Надо же как-то поднять боевой дух населению. О да, – скажут люди, простые люди, которые ничего не понимают в политике, – наш министр настоящий парень, он сам готов сражаться за нас, вместо того, чтобы просиживать кресло в кабинете. Это игра, это поза, но людям станет легче, понимаете? Они будут знать, что их не бросили на произвол судьбы.
– Так вот, что это было – акция по поднятию боевого духа населению, – саркастически прошипел невыразимец. – Ваше положение заметно упрочилось – какой приятный, хоть и незапланированный, побочный эффект.
– Отчего же незапланированный? – Скримджер разозлился. – Вы пришли сюда, потому что у вас ко мне претензии? Вы хотели уничтожить змею сами? Что ж, я перехватил подачу. Надеюсь, мы не будем из-за этого ссориться. Вам популярность все равно ни к чему. Вы и так в выигрышном положении – человек-тень; никто не видел вашего лица, никому о вас ничего не известно, в том числе неизвестно и о ваших просчетах и промахах. Некоторые вообще не верят, что вы существуете.
– Однако я существую, – снова эта невидимая усмешка. – Господин министр, повышайте свой авторитет всеми способами, какими вам заблагорассудится. Я пришел сюда не затем, чтобы ссориться; напротив, я хотел бы предложить вам поддержку.
– Поддержку? – Скримджер покусал губу, пристально глядя на собеседника. – Вы обязаны оказывать мне поддержку. Вы – сотрудник Министерства.
Глава отдела Тайн молчал. Скримджер чувствовал, как он улыбается в тени своего капюшона. Впрочем, он мог и не улыбаться. Возможно, он спал.
Министру захотелось подойти, откинуть этот капюшон и поглядеть на лицо, которое под ним скрывается, но как человек, владеющий собой и, кроме того, не лишенный чувства юмора, он подчинялся требованиям, налагаемым его положением, и потому лишь многозначительно постучал пером о стол.
– Я говорил вам, что с вами приятнее работать, чем с Фаджем, – человек в кресле закинул ногу на ногу. Впервые он позволил себе принять позу, которую, вероятно, полагал верхом непринужденности. – Я не совсем удачно выразился. Мне следовало бы сказать, что с вами в принципе можно работать. Вероятно, вас удивляет, что подобный вывод мною сделан после инцидента, который должен был убедить меня в обратном?
– Я поступил в соответствии со своими интересами, – холодно ответил Скримджер. – Я не знаю, каким образом вы делаете свои выводы, но могу вам сказать, что, если вы станете моим союзником, то не пожалеете об этом.
– Как Хоггарт?
Скримджер развел руками.
– Вот самопожертвования от меня вам ожидать не стоит. Однако я выполнил данное ему обещание и нашел деньги для проекта. Впрочем, это его, кажется, не удовлетворило.
Повинуясь неожиданному порыву, он протянул невыразимцу письмо Хоггарта.
– Не угодно ли прочитать? Если вы хотите оказать мне помощь – дайте мне совет.
– Какого рода совет вам нужен? – осведомился глава отдела Тайн, дочитав письмо.
– Как мне сделать, чтобы этот человек не покончил с собой, – Скримджер сцепил пальцы и посмотрел прямо перед собой.
– Вы чувствуете свою вину перед ним?
– Нет, – Скримджер говорил правду. – Но он написал прощальное письмо именно мне, и я чувствую ответственность за него.
– Это его выбор, господин министр, – обычным своим полушепотом ответил невыразимец. – Если в дело замешано лишь оскорбленное самолюбие, скорее всего, он передумает. Но если он и вправду не видит в продолжении жизни смысла, пусть уходит. Каждый получает то, чего хочет, и тот, кто жаждет жизни, пусть живет, а тот, кто ищет смерти, пусть умирает.
– Я с вами не согласен, – ответил Скримджер. – Иногда людей надо спасать от самих себя.
– О, господин министр, не будьте так сентиментальны, – небрежно отвечал глава отдела Тайн.
Скримджера, которого за всю его жизнь еще никто не заподозрил в сентиментальности, несколько опешил.
– Я подумаю, что тут можно сделать, – тонкая фигура поднялась из кресла легко, словно птица взлетела. – Мне пора. Я рад, что мы достигли взаимопонимания. Вы позволите пожать вам руку?
Удивленный Скримджер тоже встал, шагнул к новому союзнику. Длинный черный рукав потянулся ему навстречу, и министру вдруг показалось, что сейчас его ладонь встретится с костяными фалангами скелета. Но пальцы, сжавшие его кисть, были обычными человеческими пальцами, теплыми и сухими. Ладонь Скримджера ощутила холодок металла; министр опустил взгляд, и смысл рукопожатия мгновенно сделался ему ясен. На указательном пальце невыразимца сверкал массивный золотой перстень с квадратной печаткой: странные угловатые буквы среди гранатовых яблок и пальмовых дерев.
– Да, господин министр, – произнес глава отдела Тайн, сопровождая смешком невольное восклицание, вырвавшееся у Скримджера, – такова жизнь: доверяй – тебя обманут, не доверяй – обманешься сам. Не огорчайтесь. Знаете, что написано на этом перстне? Вовсе не величайшее из имен Аллаха, или Иеговы, или как вам еще будет угодно назвать Перводвижитель – сила эта неназываема, ибо все языки человеческие – набор звуков, и тот, кто верит в каббалу, лишь вертится в колесе Ничто и Нигде. Нет, господин министр, здесь написано: «И это пройдет». Не правда ли, эта универсальная фраза является воистину утешением для страждущих умов?
– Вы победили, – сказал уязвленный Скримджер. – Не нужно плясать на моих костях.
– Я думаю, что мы с вами неплохо сработаемся. Возможно, что через сто лет преподаватели истории магии будут истязать несчастных школьников, заставляя их вспоминать именно ваши достославные деяния, а вовсе не великое открытие профессора Хоггарта, как тот полагает в своей гордыне. Пожалуй, я и вправду позабочусь о том, чтобы этот тщеславный господин не скончался раньше времени – хотя бы для того, чтобы он убедился, сколь преходяща слава мирская. Так же, впрочем, как и человеческое осуждение.
– Это называется цинизмом, – проворчал Скримджер, пытаясь разглядеть перстень, но тот уже скрылся под плотной тканью рукава.
– Это называется философией, – поправил его собеседник.
– Одно другого не исключает, – Скримджер вернулся в свое кресло. – С кем бы вы и вправду сработались, так это с моим тестем. Он любит упражняться в парадоксах, выдавая их за прописные истины, и изрекать прописные истины, маскируя их под философские сентенции. Кстати, одна из них как нельзя лучше подходит к положению, в которое я попал.
Невыразимец склонил голову и сделался похож на знак вопроса.
Скримджер криво улыбнулся.
– Одним следует философски смотреть на вещи, а другим на их отсутствие.
На этом заканчивается повесть о Змее, Проглотившей Перстень Царя Соломона.
– Ты о многом осведомлена, африта, – сказал Волдеморт очень спокойно, дождавшись, когда Шахерезада умолкнет. – Не сомневаюсь, тебе известно, что для меня значит Нагини на самом деле. Ты знаешь, какой секрет она хранит.
– Господин мой, – отвечала Шахерезада, – действительность далека от того, какой она предстает в моих сказках, и о твоей любимице мне ведомо лишь ее имя да то, что сейчас она в безопасности и скоро к тебе вернется. Я только рассказала тебе историю, а повеление принадлежит тебе.
– Принимая во внимание истинное положение дел, африта, ты заходишь слишком далеко в своих притязаниях на простодушие, – сухо ответил Волдеморт. – Впрочем, я сам чувствую, что Нагини жива и находится где-то поблизости, но на мой зов она не отвечает. Разум ее спит.
– Наверное, обожралась на охоте, – предположил Петтигрю.
– Обожралась, – медленно повторил Темный Лорд с таким выражением лица, будто слышал это слово впервые. – Иногда, Питер, мне хочется, чтобы ты онемел. Впрочем, с этим можно и погодить. Иначе как ты сможешь отвечать на мои вопросы? Давно ты был на Спиннерс-Энд?
– Я провожу там каждую ночь, – угодливо ответил Петтигрю, радуясь, что гроза прошла стороной.
– Он не появлялся? Нет. Конечно, нет, – Волдеморт прищурился. – Северус Снейп не спешит за наградой. Если ему не нужны мои награды, вероятно, он получает их от кого-то другого. Кстати, он тоже не отвечает на мой зов. Как по-твоему, Петтигрю, в чем дело? Скажешь, он тоже обожрался после удачной охоты? Тайны, Шахерезада, хороши тогда, когда они ведомы тебе, и никому другому; но нет ничего, что я бы ненавидел больше, чем тайны, известные другому и неведомые мне.
Такова была пятая ночь.
Дверь распахнулась, пропуская целую толпу людей. Половина из них была Снейпами, другая половина – Дамблдорами.
Гарри повернул голову и подпер ее руками, чтобы зафиксировать в нужном положении.
– Как вас много, – сказал он невнятно. – Почему вас так много?
– Мы должны были оставить Поттера одного, чтобы он сумел напиться без помех? – Снейпы обернулись к Дамблдорам, причем каждый Снейп поднял правую бровь. – Иногда, Альбус, вы по-настоящему меня удивляете.
– Мои намерения были несколько иными, – призналась команда директоров, поправляя очки с удивительной синхронностью.
«Наверное, тренировались», – рассудил Гарри.
Снейпы подошли к кровати, на которой покоилось тело Гарри Поттера в то время как разум его скачками перемещался в пресловутые параллельные миры и обратно, взяли книгу, мгновенно и непонятно умножившуюся, и принялись листать страницы.
– Позвольте узнать, Альбус, с какой целью вы принуждаете этого беднягу читать подобные вещи? Дали бы ему комиксы. Или учебник какой-нибудь, на худой конец.
– Думаю, эта книга научит Гарри кое-каким вещам, которые не преподают в школах, Северус.
– Некоторые индивиды, Альбус, не поддаются обучению. Боюсь, этот именно из таких.
– Возможно, я не так умен, как вы, – Гарри не знал, к которому из Снейпов обращаться, и предпочел закрыть глаза. Дамблдоры дружно вздохнули. – Вероятно также, что это вы недооцениваете мои возможности. Да, множество вариантов… множество… Сейчас мое подсознание проснулось, и я вижу ситуацию в новом свете. Я пьян, и разум мой свободен; я сужу обо всем с помощью и сознания, и подсознания. Понятно?
– Вам повезло, – одобрили Снейпы, каждый вытащил по палочке и легонько стукнул Гарри по макушке прежде, чем тот успел воспротивиться, после чего все они слились в одного мерзко ухмылявшегося профессора. – Так лучше? Пойдемте, Альбус, нам тут делать нечего. Альбус, где вы? Невероятно. Он что же, думает, что я стану приглядывать за пьяным Поттером?
– Никто не может сказать, о чем думает Дамблдор, – заунывно провещал Гарри.
– Должно быть, подсознание действительно неплохая штука, – после небольшой паузы сказал Снейп. – Спокойной ночи, Поттер.
– Н-нет, – Гарри потянулся за бутылкой и обрушился на пол. – Вы теперь мой гость, Снейп…пы или как вас там. Садитесь и выпейте со мной. Где мои очки? Черт, ничего не вижу.
Снейп с вздохом подошел, взял Гарри под мышки и втащил его на кровать. Затем поднял очки и бросил их Гарри на колени.
– Что это? – Гарри схватил его за руку.
– Кольцо, Поттер, – терпеливо ответил Снейп. – Вы никогда не видели колец?
– Раньше вы их не носили.
– А теперь ношу.
– Оно старое?
– Гораздо старше вас.
– Знаете, о чем я думаю?
– Знаю, Поттер. Я отправляюсь спать, чего и вам желаю. Передавайте привет подсознанию.
– Вы будете спать в кувшине? – заинтересовался Гарри. – Я хочу посмотреть, как вы превратитесь в струйку дыма и исчезнете в ночи… я всегда об этом мечтал.
Снейп развернулся и захлопнул за собой дверь, так что дом затрясся. Тут же раздался тихий хлопок, и рядом с кроватью появился Кричер.
– Кричер видел посторонних, – доложил он.
– Сколько их было? – томно вопросил Гарри.
– Двое, – Кричер присел на краешек кровати и понурился.
– Кричер, – прошептал Гарри. – Они размножаются! Скоро их будет полон дом.
– Кричер недоволен, – подумав, сказал домовик. – Кричер ненавидит мерзкого хозяина, который опять будет кидаться тапками с похмелья, но полон дом посторонних Кричеру не нравится еще больше.
– Ничего, – меланхолически ответил Гарри. – Не горюй, ублюдок. И это пройдет.
Гарри проснулся, страдая от телесной немощи и отвратительного расположения духа. Веки жгло, как будто он лежал на солнцепеке. Сквозь липкие остатки сна пробилось смутное воспоминание о каком-то досадном событии, произошедшем накануне, и тут же исчезло, сменившись приступом мучительной жажды.
– Кричер! – прохрипел Гарри, понимая, что голова его сейчас разлетится на куски. – Кричер!
Эльф не появился.
– Убью мерзавца, – Гарри прикрыл глаза, представляя стакан, наполненный до краев чудесной прохладной водой, на столике рядом с кроватью.
Он протянул руку, смутно надеясь на чудо, и чудо свершилось: пальцы нащупали запотевшую кружку. Постанывая от наслаждения, Гарри единым духом высосал отдающий мятой настой, и в голове его тут же прояснилось.
Он надел очки и сел, тревожно прислушиваясь: внизу ходили. Ходить же в этом доме было решительно некому, кроме него самого и…
– Это был сон, – твердо сказал Гарри, одеваясь с неслыханной быстротой, – чудовищный сон: наяву этого со мной никак не могло случиться.
Он сбежал по лестнице, воинственно размахивая палочкой, и очутился в гостиной как раз вовремя, чтобы увидеть Кричера, вешающего на почетное место над камином портрет матушки Сириуса Блэка.
– Ты что это затеял, негодяй? – воскликнул Гарри.
Эльф охнул и выронил портрет, тяжко грянувшийся об пол.
– Ах, Кричер, до чего ты неловок, – с грустью молвила пожилая дама, пытаясь принять достойную позу. – А вам, молодой человек, не следовало так его пугать. Нехорошо это, право.
– Что? – растерялся Гарри. – Кричер, кажется, твоя хозяйка не в себе.
– Хозяин Кричера – Гарри Поттер, – напомнил эльф с нескрываемым ехидством.
– Вот и отвечай, – воскликнул Гарри, распаляясь, – почему ты без моего ведома и разрешения вешаешь портрет, который я лично отнес на чердак с тем, чтобы никогда больше его не видеть… и почему он ведет себя так необычно?
– Как же, по-вашему, я должна себя вести? – осведомилась миссис Блэк с кротким любопытством.
– А то не знаете – как мегера, вот как! – отрезал Гарри.
– Можно ли быть таким несправедливым? – укорил его портрет и погрузился в печальное молчание.
– Да, вот это чудо – самое удивительное из всех, что я видел в жизни, – с чувством произнес Гарри.
– Не так уж долго вы и прожили, – отозвался знакомый голос, – тем не менее, повидали достаточно, чтобы я мог расценить эти слова как комплимент.
– Ну конечно, – сказал Гарри горько, – без вас тут не обошлось. Это вы надоумили Кричера принести портрет с чердака?
– Я, – не стал отпираться Снейп.
– А зачем? Решили сделать мне неприятность?
– Вы вообще о ком-нибудь, кроме себя, думать можете? – задал встречный вопрос Снейп.
– О ком же мне еще думать? – ощетинился Гарри. – О вас? О Кричере? О миссис Блэк, безвинно страдающей на чердаке? Кстати, почему она такая вежливая?
– Я наложил на нее Чары Сладкоустия, – ответил Снейп. – Так что не волнуйтесь, она не ранит ваших утонченных чувств.
– Не могли бы вы научить меня этим чарам? – осведомился Гарри. – Я наложил бы их на вас.
– Разве я вас когда-нибудь оскорблял? – удивился Снейп. – Кричер, можешь повесить портрет.
– Поставим вопрос иначе: когда вы меня не оскорбляли? Кричер, оставь портрет там, где он есть.
– Вы имеете в виду, что я не торопился делать вам поблажек, как другие? Вы этого не заслуживали. Кричер, повесь портрет.
– Ах, не заслуживал? Но сейчас мы не в школе: если вы не желали быть вежливым со мной, как с учеником, не удостоите ли быть вежливым со мной, как с хозяином дома? – осведомился Гарри с издевательской церемонностью.
– Я согласен вас терпеть, если вы будете со мной учтивы, – отозвался Снейп не менее куртуазно.
«Нет, каков наглец!», – мысленно возмутился Гарри. С тем же успехом он мог произнести эти слова вслух: Снейп почуял волну негодования, идущую от собеседника, и довольно усмехнулся.
– Не распоряжайтесь здесь: это мой дом, и все, что в нем находится – тоже мое, – процедил Гарри.
– Кроме меня, – напомнил Снейп. – Кричер, портрет…
– Не трогай! – рявкнул Гарри. – А вас сюда вообще не звали!
Снейп взмахнул рукой, портрет взлетел и звучно припечатался к стене над камином. Миссис Блэк и Кричер дружно взвизгнули.
– Вот и все. Не будьте глупцом. Поверьте, лучше держать эту особу под постоянным присмотром, – сказал Снейп примирительно. – Это скверный дом, Поттер, и вещи, которые в нем находятся – скверные вещи. Блэк словно решил вас погубить, оставив их вам в качестве прощального подарка.
– Не смейте так отзываться о Сириусе, – Гарри развернулся, собираясь уйти.
– С вашего позволения, я никак не буду о нем отзываться. Чем меньше вспоминаешь о Блэке, тем лучше. Идемте за стол, Кричер приготовил завтрак.
– Я не голоден, – Гарри вскинул подбородок.
– Вот как? Странно. Неужели антипохмельное зелье еще не подействовало?
– Зелье? – Гарри припомнил мятный чай в кружке и смутился. – Так это вы оставили?
– А кто же? Тот-Кого-Нельзя-Называть? – Снейп хмыкнул и осмотрел Гарри с ног до головы. – Вы поистине человек крайностей: то ведете себя, как законченный параноик, то проявляете фантастическую беззаботность. Надо же – взять и выпить зелье, даже не озаботившись узнать, кто его сварил!
– Прекратите меня поучать, – рассвирепел Гарри, – что за мерзкая привычка!
– Да ради Мерлина, – согласился Снейп. – Живите как хотите. Кстати, вы знаете, что надели мантию наизнанку?
Завтракали молча. Гарри рассеянно поедал омлет, с удивлением отметив, что Кричер не солгал – он и вправду готовил недурно, когда хотел. Снейп демонстративно читал газету.
– Зачем вам это? – не выдержал Гарри наконец.
– Это? – Снейп повертел в руках вилку. – В современном обществе как-то не принято есть руками. Предрассудки, знаете ли, живучи.
– Нет, зачем вам вообще есть? Вы ведь и без этого не умрете.
– Поттер, вам нравится играть в квиддич?
– Эээ… да.
– Но вы без этого не умрете, не так ли? Значительная часть привычек возникает не в силу жизненной необходимости, а потому, что людям получают удовольствие от совершения определенных действий.
После минутной паузы Гарри снова заговорил.
– Откуда у вас эта вещь?
– У нас что, утро вопросов и ответов? – фыркнул Снейп. – Откуда, почему, зачем… Если вам хочется рассмотреть перстень поближе, так и скажите.
Он снял перстень с пальца и протянул его Гарри, тот принял предложенный предмет с недоверием, опасаясь подвоха. Перстень был теплый, словно живой, и в точности соответствовал описанию, данному Шахерезадой.
– Кому он принадлежал раньше?
– Последний его законный владелец умер так давно, что это уже не имеет значения, – в зрачках Снейпа вспыхнули насмешливые огоньки.
Гарри посмотрел вызывающе и надел перстень себе на палец. Снейп не выказывал ни малейшего беспокойства. Гарри сосредоточился и приказал чашке, стоявшей перед ним, сдвинуться с места. Чашка не шелохнулась. Снейп ухмылялся уже открыто.
Эта вещь дает власть над миром духов? – подумал Гарри с ожесточением. – Превосходно. Исчезни! – мысленно велел он Снейпу.
Ухмылка стала шире.
Испарись! – Гарри стиснул зубы, на висках его вспухли жилы. – Я приказываю!
– Достаточно, – Снейп протянул руку. – Верните мне его.
Гарри хмуро снял перстень и положил в ладонь Снейпа.
– Пойду прогуляюсь.
Он бросил вилку на стол и вышел, обернувшись в дверях. Снейп снова уткнулся в газету. Печатка, вобравшая в себя червонные отблески пламени камина, заискрилась и подмигнула Гарри, как огненный глаз.
* In vino veritas – Истина в вине. (лат.)
** Мидас – царь Фригии, превращавший в золото все, до чего дотрагивался.
*** Согласно мифу, после того, как Пандора благополучно выпустила из пресловутого ящика всевозможные Беды и Несчастья, она в страхе захлопнула крышку, оставив на дне только Надежду.
**** Ганеша – бог индуистского пантеона, заведующий, помимо прочего, письменностью.
[ Предыдущая страница ] [ Следующая страница ]