ANGULUS INCIDENTIAE*

Автор: Patricia, errinn (at) yandex (dot) ru

Возрастная категория: 13+ (не рекомендовано к прочтению лицам, не достигшим 13-летнего возраста)

Главные герои: Северус Снейп, Альбус Дамблдор

ПРАВОВАЯ ОГОВОРКА: Все персонажи и место действия принадлежат Дж.К. Роулинг. 

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: Содержит спойлеры к шестой книге "Гарри Поттер и Принц-полукровка".

Профессор Северус Снейп перевернул страницу. Этот день начинался неудачно.

Нет, профессор Снейп был далек от идеи гадать по книгам. Он вообще был далек от идеи гадать, некогда он довольно грубо оборвал на полуслове Трелани, восторженно подлетевшую к нему на завтраке: она, мол, составила его гороскоп и увидела... Что она увидела, Снейпа не интересовало. Вне зависимости от того, насколько ее прогнозы были далеки от действительности.

Просто временами он любил собирать знаки. Во всем, даже в тусклом отсвете газового рожка, можно найти подсказки, намеки, недоговоренности и контуры смысла. Если искать. Любое действие мага имеет двойное дно, имеет внешнюю сторону события – передвижение и чередование вещей, явлений и перемен, и внутреннюю, то есть весь спектр смыслов и содержания каждой вещи. Профессор Снейп любил книги. Временами они давали более чем исчерпывающие характеристики положения вещей, будучи случайно открытыми на той или иной странице.

Профессор Снейп не писал стихов, но любил поэзию. Пожалуй, он даже не постыдился бы признаться в этом, если бы была нужда заговорить о том с кем-нибудь.

Сегодня с утра шел дождь. Небо было затянуто мерзкой поволокой низких туч, из-за которых временами пробивался солнечный свет. Словно умирающему, но еще не умершему уже накинули на лицо грязную простыню, как нередко случается в лондонских больницах для бедных.

Книга открылась неудачно. И дело даже не в обещании смерти – она всегда рядом, она неизбежна, как добро и зло, – нет ничего более отвратительного, чем человек, который жалко содрогается при упоминании о перспективе умереть. Сам Снейп прекрасно знал, что он умрет; если не завтра, то очень скоро. Двойные агенты долго не живут, если, конечно, это не шпионы по призванию, азартные игроки ab inem, от начала, чей личностный стержень состоит из любви к скользким играм и все чувства, все мысли при соприкосновении с ним начинают кровоточить, ибо он острее любой бритвы. Дело было в том, что Снейп не любил ни зеркал, ни осколков, ни упоминаний о слезах. Все это отдавало дурным позерством.

"Ты завтра умрешь..." С некоторой неприязнью Снейп вспомнил Каркарова, ныне уже пару месяцев как покойного. Тогда он обещал Каркарову прикрыть его, как-либо объяснить его отсутствие. Обеим сторонам. Дамблдору объяснения не потребовались, он и так был в курсе, он всегда был в курсе, старый идеалист и политикан – парадоксальность этого сочетания демонстрировала Снейпу всю глубину черного юмора мироздания. А Лорд не счел его объяснения удовлетворительными, что тоже неудивительно – службу собственной персоне он всегда ставил превыше всего. Место всех основополагающих жизненных ценностей у слуги Лорда должна занять фигура Лорда и служение ему – таким образом Темный Лорд поглощает чужую жизнь и смерть. Жаль, если род Каркарова оборвался на нем. Еще один обрыв.

Дождь стучал в стекло. Этот звук надоел до колик в печенках. Омерзительный выходной.

В камин влетела сова, покружилась над столом, уронила на него свиток и улетела. Медленными движениями, словно нехотя, Снейп взял свиток и сломал сургучную печать. Ничего интересного этот документ явно не гарантировал.

Пошло все к черту, подумал Снейп, вставая и запахивая мантию. В последнее время разговоры с Альбусом не сулили ничего хорошего. Дамблдор доживает свой срок: после того, как он поглотил сущность кольца Темного Лорда, он уже не жилец, его кончина – исключительно вопрос времени. Чего Снейп, будучи мастером Темных Искусств, от него не скрывал. И предчувствие смерти наполняет Светлых поистине мистической верой. В то, что этой веры, возможно, и недостойно, расплывчатый намек, не оправдавшееся ожидание. После уроков окклюменции с Поттером профессор Снейп уже не имел никаких иллюзий по поводу сего достойного отпрыска славного семейства. Его шанс победить Темного Лорда равен вероятности чуда. В чудеса Снейп не верил, он полагал, что слишком долго и насыщенно жил на этой земле, чтобы верить в чудеса. Мир наполнен силами, поддающимися управлению и разлитию по пробиркам. Можно лишь разложить их на составные части и перекомбинировать в соответствии со своими целями, чтобы получился в итоге еще один кусочек вещной мозаики тех сфер, где можно было бы жить.

Дойдя до Хогсмида, Снейп несколько раз проклял погоду, грязь, лес, попадавшихся по дороге школьников, Альбуса и себя самого. Как он мрачно пошучивал в юные годы, "все ужасно" – это формула стабильности миропорядка, если все ужасно, то мир не встал внезапно с ног на голову и в нем по-прежнему можно жить".

Дамблдора в "Трех метлах" еще не было, и это значило только то, что придется обменяться парой натянутых любезностей с деканом Гриффиндора и, отсев за другой стол, безуспешно попытаться в одиночестве почитать утреннюю газету. Первая часть программы была выполнена безукоризненно, вторая, разумеется, не удалась. Драко Малфой, староста шестого курса Слизерина, подошел с явным намерением сесть напротив:

– Вы позволите, профессор Снейп?

– Садитесь, мистер Малфой, – Снейп по-прежнему не опускал газету, закрываясь ей, как щитом. Нельзя сказать, что он был совсем уж не расположен побеседовать с Малфоем, особенно после визита к нему матери Драко вместе с ее сестрой Беллатрикс, он просто соблюдал правила игры: преподаватель должен держать определенную дистанцию. Драко и так наделал немало глупостей в последние годы, постаравшись внушить всей школе, что он ходит в любимчиках у страшного "профессора Злея", как Снейпа прозвали в Хаффлпаффе. Это вызывало некоторую досаду, так как отсутствие любимчиков было принципиальным моментом для бывшего профессора зелий. Но, проходив в учителях уже пятнадцать лет, он знал цену подростковой восторженности, доброте, злости и позерству. И знал, что "мерзкий хорек" Драко Малфой, порою откровенно наслаждающийся позой отъявленного и убежденного мерзавца, стал далеко не худшим образцом того, чем он мог бы стать. Обычный мальчишка из великосветской семьи с родовыми традициями черной магии. Привыкший к тому, что ему по факту происхождения дозволено и положено все. Уважение, восхищение, преклонение и подчинение. Малфои рождаются повелевать. Крайне досадно, что Люциус Малфой, его отец, не соразмерял запросы сына с обстановкой, в которой они живут, и научил Драко тому, что ему полагается, не научив, что этого уже приходится добиваться. Общество изменилось, оно демократизируется, аристократия теряет свои позиции. В Министерстве заседают бездарности, времена великих магов, основавших аристократические роды, отошли в прошлое. Но базисные ценности мальчика сформированы. Он хочет всего и немедленно, но не обладает ни целеустремленностью, ни гибкостью ума и воли. Следовательно, он не выживет. Темный Лорд не будет долго церемониться со слугой, не умеющим служить в полную силу.

Секрет некоторой привязанности Драко Малфоя Северус Снейп еще не разгадал. Вероятно, в том была рука отца Драко, Люциуса Малфоя, помнившего Снейпа еще по школе угрюмым подростком, любимой игрушкой компании с сомнительным самоназванием "мародеры", и уважающего его хотя бы за то, чем сумел стать при Темном Лорде бывший "Сопливус". Может быть, дело было еще и в том, что Снейп умел и любил расставлять мир по местам и мог дать Драко те объяснения происходящему, которые не мог ему дать Люциус, его блистательный отец, образец для подражания. Снейп никогда не питал не то что привязанности – особой симпатии к Драко Малфою, но сейчас, когда тень смерти легла на чело самоуверенного и бестолкового мальчишки и клятва была принесена, профессор зельеделия со всей серьезностью относился к тому, что Малфой был его учеником.

– Какая дрянная погода... – протянул Драко, сцепив руки на столе характерным снейповским жестом.

Профессор поморщился:

– Обычная английская погода. Если у вас есть ко мне дело, мистер Малфой, переходите к делу. – Снейп сложил газету. – Если же вы желаете просто наслаждаться моим присутствием, – в его голосе зазвучали в полную силу все саркастические нотки, – извольте не мешать мне и делать это молча.

– Зелье Удачи не удалось, – болезненно скривился Малфой. – Слагхорн не умеет ничему учить.

– Профессор Слагхорн, мистер Малфой, – жестко поправил Снейп. – Не могу с вами согласиться: профессор Слагхорн учил меня. А то, что вы стали уделять зельям меньше внимания и ваши мысли блуждают на уроках зельеделия где-то далеко от предмета, тогда как на ЗОТС вы собраны, вовсе не делает вам чести.

Малфой смотрел на свои руки.

– Я не Поттер, – угрюмо продолжал он гнуть свое, – я не ошибся ни в рецептуре, ни в пропорциях, ни в игредиентах, ни в порядке добавления, ни в сроках выкипания. Но ничего не получилось.

– Неудивительно, если вы не уделили зелью достаточно внимания. Это всё?

– Ну-у... – Малфой явно искал, что бы ему сказать. – Профессор Снейп, – решился он, – отец говорил мне, что мне не мешало бы иногда брать с вас пример. Скажите, пожалуйста, что привело вас... ну, сами знаете, куда, – он натянуто усмехнулся, видимо, полагая свой каламбур удачным, – что вы там делали и что это вам дало... Вы понимаете, что я...

– Нет, – Снейп положил газету на стол и припечатал ее обеими руками. – Не скажу. И не потому, что ваш вопрос неприличен. А потому, что я как раз понимаю. Что. Это. Не. Имеет. Смысла. Вас туда приведут, – он лицемерил, говоря о свершившемся факте, как о чем-то еще только вероятном, – если приведут, совершенно другие мотивации. Вы сталкиваетесь не с острыми углами трения между собою и несовершенством окружающего мира, – он пристально посмотрел в серые глаза Малфоя, во взоре которого плавали талые льдинки усталости и таились призраки непролитых слез, – а с острыми углами трения между своими запросами к миру и неуверенностью в собственных силах. Мой опыт вам здесь совершенно не в помощь. Вы собираетесь вступить на тот путь, по которому каждый идет один. Только в этом случае следование сим путем вообще имеет какой-то смысл.

Губы Драко задрожали. Руки тоже.

– Мама говорила, что вы обещали ей защищать меня, профессор...

Снейп сцепил пальцы и хрустнул ими.

– Миссис Малфой, – сухо сказал он, – вложила в мои слова совершенно другой смысл. И дело не в том, что я ухожу от ответственности за вас, которую никогда не нес – в том смысле, который вы сейчас хотите мне навязать. Дело в том, что подобный патронаж шел бы вразрез со всем смыслом вашего намерения. Черная Метка, мистер Малфой, это Служение. Груз которого никто не может переложить на другого. Подобные попытки двадцать лет назад заканчивались мучительной назидательной смертью. И сама просьба о защите в Слизерине звучит нелепо и унизительно. Я бы советовал вам сейчас не думать, что когда-нибудь отец выйдет из Азкабана и заслонит вас собою. Равно как не советовал бы предлагать подобное удовольствие мне. Чем больше вы мечетесь, чем больше вы ищете, чьими бы руками загрести жар, тем меньше у вас шансов пройти этот путь и перешагнуть этот порог живым.

– Вы так спокойно говорите об этом, профессор, – в голосе Драко уже не было истерических ноток, только усталость и горечь.

Снейп пожал плечами:

– Должен же кто-то сохранять спокойствие. Довольствуйтесь тем, что я его не требую от вас, – он выделил интонацией слово "требую", – мистер Малфой. По крайней мере, сейчас.

– Почему же? – язвительно поинтересовался Малфой, он явно был разочарован: он решился на Поступок, он посмел попросить об откровенности своего декана, который всегда был неприступен, чем пугал всех, и Драко в первую очередь, и он не получил за это... почти ничего. Ни выговора, ни награды, ни непререкаемого требования. Только непонятный совет.

– Потому что, – угол губ Снейпа дернулся; он допил чай и встал, – на дворе дрянная погода, пониженное атмосферное давление, и этот дождь, не прекращающийся три дня, провоцирует на истерику. А также потому что мне успело надоесть за долгие годы требовать от людей большего, чем они могут. Требовать с вас, мистер Малфой, – он оперся рукой о столешницу и приблизил свое лицо к лицу Драко, – буду не я. Рекомендую это запомнить и сделать все нужные выводы. – Оттолкнувшись от стола, он свернул газету и пошел к выходу.

В "Три метлы" вела только одна дорога, и шансов разминуться с Дамблдором не было. От короткого разговора с Малфоем остался неприятный осадок недоговоренности. При том, что Снейп знал всю глубину бессмысленности несостоявшихся подробностей. Драко слишком напряжен, чтобы не свести все к эмоциям. А вокруг слишком много тех, кому было бы интересно подслушать беседу декана Слизерина и старосты факультета. Малфой выбрал неудачное время и неудачное место. Подозрений не вызывал только пятиминутный обмен репликами на пониженных спокойных тонах. Подробности – Снейп это знал – неизбежно вызвали бы у Малфоя, чье самообладание и без того висело на волоске, вполне конкретную истерику. Хотя бы потому, что при изложении подобных подробностей – опыта общения с Темным Лордом, – сухого изложения чистых фактов недостаточно. Нужно было бы дать чувственное представление о силе, которой пользуется Волдеморт, а она в свое время у самого Снейпа, "повернутого" на сдержанности, самодисциплине и самообладании, вызывала состояние, близкое к истерике. Как, впрочем, временами вызывает и сейчас. И на эту истерику в присутствии посторонних пришлось бы реагировать не так, как нужно бы – в данном конкретном случае. В общем, раунд наполовину проигран, стакан с водой наполовину полон, то, что сделано вполовину – считай, не сделано. От этой мысли Снейп поморщился, как от зубной боли.

Если бы не было поздно, он посоветовал бы Драко Малфою от чистого сердца не иметь дела с теми "пограничными" областями бытия, где работа идет на уровне диалектики жизни и смерти. Но было поздно. А раньше – и лучше бы – это должен был сделать его отец. Но Драко Малфой был разменной картой. Это положение Северус Снейп ненавидел глубоко и постоянно, всю жизнь стряхивая с себя перспективы в нем оказаться.

Toucher.***

С Альбусом Дамблдором он столкнулся в дверях.

– Доброе утро, Северус, – приветствовал его директор, и Снейп ответил ему только лаконичным кивком. Потому что, будучи внимательным к деталям, он уже оценил, что обычная улыбка Дамблдора сегодня выглядела пустой формальностью. Улыбались губы, но не глаза.

Альбус окинул взглядом "Три метлы", сердечно, как всегда, приветствовал мадам Розмерту и попросил чаю с мармеладом. Снейп хмыкнул и повторил заказ: чай с молоком, без сахара и прочих популярных вкусовых добавок. Перекинувшись парой слов с МакГонагалл и госпожой Вектор, профессором арифмантики, что-то увлеченно обсуждающими, директор сел за отдельный столик и открыл газету.

Снейп достаточно хорошо знал Альбуса Дамблдора – и ждал. Он понял, что основной разговор состоится не здесь, что неудивительно. Стоило же терять время.

Отхлебнув из чашки, Дамблдор улыбнулся:

– Прекрасный чай, Северус.

– Пожалуй, – сухо отозвался Снейп. – Настойка на коре дуба, впрочем, у мадам Розмерты удается лучше.

– Вы непоправимый критик, – улыбнулся Альбус, и в воздухе снова повисла атмосфера недосказанности. Снейп понял, что Альбус хотел этим что-то сказать ему, но не понял, что именно. Ничего стратегически важного, но что-то вполне осмысленное... черт бы его, в очередной раз, побрал.

– Не вижу оснований сожалеть по этому поводу, – бросил он.

Дамблдор задержал на нем "отеческий" взгляд и снова вернулся к чаю и газете. Допив чай, он снова поднял взгляд на Снейпа:

– Северус, вы меня проводите? Дурная погода, пошаливает сердце.

– Хорошо.

Они встали и вышли из-за стола. На протяжении всего пути по Хогсмиду Альбус говорил о новых телескопах, завезенных в Астрономическую башню, а Снейп старательно делал вид, что ему это небезразлично. Полная гармония.

Дождь уже не лил, а просто моросил, занудно и беспощадно. Снейп сложил свой черный зонт и взял его в левую руку, как трость.

На опушке леса Дамблдор внезапно остановился, словно для того, чтобы перевести дыхание, и будничным тоном, как говорят о повседневной необходимости, сказал:

– Северус, ты должен обещать мне убить меня, когда я об этом попрошу.

Крупная капля дождя упала на лицо. Мир на несколько мгновений замер, чтобы вновь вернуться к движению, когда удалось перевести дыхание. Поскрипывая и скрежеща, как проржавевший механизм. Профессор Снейп тяжело оперся на зонт, острие глубоко вошло в мокрую землю.

Дрянная погода ни на йоту не изменилась к лучшему, но это уже не интересовало, как и любая другая суета сует. Сквозь каждый кубометр земли, сквозь все пространственные и временные движения судьбы снова стали проступать знакомые до отвращения шахматные клетки.

– Как интересно, Альбус, – уронил он глухо.

Дамблдор сделал шаг вперед и обернулся:

– Северус, ты достаточно знаешь о том, что мне нужно успеть доделать. Мы делаем одно дело, не так ли?

– Допустим, – годились только лаконичные ответы. Дамблдор пропустил мимо внимания всю внешнюю двусмысленность этой реплики:

– Тогда ты знаешь, что должно быть следующим моим шагом. И ты можешь оценить, сколько шансов у меня его пережить.

– Ictus misericordia****? – Снейп нехорошо усмехнулся.

– Нет, конечно. – Голос директора сочился теплом и терпением, так разговаривают с больными детьми, не желающими принимать лекарство. – Не только. Это должно случиться на глазах Гарри; я сделаю все нужное, чтобы он не смог ничем помешать. Мальчик должен остаться без щита, один на один со своим предназначением. Это должно случиться... на глазах сторонников Тома; ты должен иметь это алиби, Северус. Ты должен стать доверенным лицом Тома, его правой рукой... на тот случай, если Гарри не сможет. Понимаешь меня? И... это не должен сделать ученик Хогвартса, – спокойно припечатал директор.

Снейп дернул углами губ. Нет, он не хранил тайны Драко Малфоя и его матери, он и не обещал ее хранить. Двойные агенты хранят тайны только той стороны, на которой играют всерьез. Директор знал обо всем от него самого. В конце концов, это было лучшей гарантией того, что Малфой не окажется ни в Азкабане, ни в лечебнице Святого Мунго раньше срока. При всей своей неосторожности. К черту Малфоя. Упоминание о нем – еще одна ниточка, за которую старый интриган дернул так, на всякий случай: "Твой ученик, Северус..." Суть не в нем. Суть в том, что "если Гарри не сможет..." Очень мило. Крайне мило, директор Дамблдор. Особенно если учесть, что Темный Лорд – великолепный лиглимент. Любая окклюменция имеет свои пределы, которые кончаются там, где кончается способность к самоконтролю. Оглушите Ступпефаем, и сразу же накладывайте лиглименс. Пока реципиент будет блуждать меж теней и иллюзий собственного разума, стремясь собрать в кулачок самое главное, стержневое, ключевое для того, чтобы восстановить ясность мысли и точность действия, бери его тепленьким. При этом ты получишь большое количество ненужной тебе информации, но есть шанс получить нужное. Впрочем, это все вопросы профессионализма. И немного страха смерти. Дело в этом?..

Пожалуй, дело еще и в том, что мир снова выворачивается наизнанку, встает с ног на голову. Как любезно с его стороны. После такого жеста останется только одна дорога – к Упивающимся Смертью. Потому что любой уважающий себя аврор гриффиндорского выпуска будет считать долгом чести убить его прежде, чем спросить каких-либо объяснений по этому поводу. У Волдеморта и его сторонников, конечно, он будет после этого события доверенным лицом – о, да. Худшее положение придумать трудно. Быть постоянно под прицелом внимания Лорда, не доверяющего, что логично, никому, – самый верный путь к бесславному финалу для любителя вести двойные игры.

"Мы делаем одно дело, не так ли?" Пожалуй. Каждый делает его по-своему. Одна отдельно взятая жизнь как она есть, – прикладное пособие по стоицизму. Снейп усмехнулся еще хуже. Воображение начинало играть дурные шутки, натянутые нервы помогали: Волдеморт, откинувшийся в кресле, ощупывающий тебя пытливым цепким взглядом, скользящим по телу, улавливающим малейшую дрожь в руках и коленях: "Северус, ты должен обещать мне убить меня, когда я об этом попрошу..."

Какая дрянь... Снейп истерически расхохотался. Промокшая одежда облегала тело сырым могильным саваном. О, ему было что сказать директору в этот час. Но упреки в предательстве всех призрачных надежд – удел слабых. Обо всем надо было думать раньше, лет двадцать назад, когда ты принимал Черную Метку, Северус Снейп! К тому же, ты и сам не веришь в то, что Дамблдор несет какую-то ответственность за тебя после того, как некогда дал тебе шанс выпутаться из той части своей судьбы, которую ты связал с Риддлом и его Братством. Дамлбдор дал ключ. Ты им воспользовался. Ты обязан ему. Всем. Статусом, который ты имеешь после его поручительства за тебя, работой, возможностью попыток выстроить новое призвание. Попытками жить на этом свете вместо вероятности уйти в небытие, как Розье и многие остальные, после падения Волдеморта. Тогда, когда шансы не быть выброшенным за борт были минимальны. Альбус Дамблдор отсрочил твою смерть, Северус Снейп. "Ты завтра умрешь; этим стихам ты телеграммой отправишь улыбку..." Ты все-таки разменная фигура, Северус Снейп. Той или иной степени ценности. Что ж, радуйся тому, что тебя приберегли, как козырь. Все могло бы кончиться раньше, если бы Дамблдору не пришла полтора года назад в голову идея использовать тебя как двойного агента, когда пришел первый вызов по Метке после стольких лет передышки. Гнил бы под рухнувшими балками старого дома на окраине Лондона вместе с Каркаровым, и самым обидным была бы не смерть как таковая, а знание, что тобой пожертвовали своим опасениям и правилам игры, предполагающей верность формальной стороне дела, тогда, когда ты мог бы быть полезен, умел скользить по лезвию бритвы; а ведь ты к тому был готов. Что пожертвуют, доброжелательно посоветовав терпеть муки вызова по Метке, притупляя ее разными зельями. И, более того, счел бы это не худшим вариантом. Когда-то казалось, что жизнь полна противоречий; ничего подобного. Жизнь диалектична насквозь. Зло – это тот уровень добра, который еще не хватает мудрости постичь. И оно постоянно проступает через все доступные лики добра. В тех или иных своих выражениях. Когда-то юный Северус Снейп, выпускник пятого курса Слизерина, саркастически спросил старого и опытного алхимика Слагхорна, декана своего факультета, после очередной безнаказанной выходки гриффиндорцев в свой адрес: "Как предпочесть добро – злу, профессор?" Тот усмехнулся в густые усы и ответил: "Добро, мистер Снейп, приходится делать из зла, потому что больше его делать не из чего".

О, да. Служа Волдеморту, ты служишь безоговорочно. Ты связан обязательствами по отношению к нему по рукам и ногам. На тебе стоит его клеймо. И Дамблдору ты, Северус Снейп, обязан служением примерно на том же уровне, что и Лорду, если посмотреть правде в глаза. Разве что на тебе не стоит его клейма. Не его стиль. По-другому окрашено и подано, но суть остается именно этой, как бы ни противно оно звучало. По этому счету настал срок платить. Верность господину требует переступления через всего себя, целиком и без остатка. Через все свои планы, которые ты имел на жизнь. Через все свои убеждения о допустимом и недопустимом. Через все чувства, которые неизбежно вызывает обязанность к такому поступку. Через все свое призвание, которое ты старательно строил, согласившись жить и работать по определенную сторону баррикад. Через все представления о своей судьбе мага. Великолепный финал в самурайском стиле. Только путь самурая – это путь сердца, в один момент можно служить только одному господину. Что ж, если ты согласен, по крайней мере, ты знаешь, какому господину ты служишь, Северус Снейп. Знаешь наверняка. Теперь – знаешь наверняка.

О, Лорд Волдеморт. Если бы ты предполагал такую возможность, знал обо всем, что Альбус некогда сделал для меня, и предполагал, как это на мне отразилось, ты сказал бы: "Ты убьешь своего учителя по моему приказу!" Исполнение приказа – гарантия верности. Альбус, ты говоришь, на самом деле: "Ты выполнишь приказ, в чем бы он ни состоял и чего бы тебе это ни стоило". Я постиг суть твоих игр, некогда привлекших меня, Том Марволо Риддл, Лорд Волдеморт: любую боль можно воспринимать, как испытание сверхчеловеческими силами, но она хороша только в момент инициации, когда ученик должен почти реально умереть для окружающего мира, рождаясь для мира горнего, чтобы стать полноправным членом школы, знающим свой предел. Но это действие единичное; когда оно превращается в непрерывный процесс, это профанирует саму суть инициации, калечит сущность и уменьшает силу мага. Нелепый спектакль перманентной дефлорации. "Градус зашкалил", дальнейшее выкипание в этом котле обещало только саморазрушение; я оставил эти игры, когда Альбус протянул руку. Сколько лет, Северус Снейп, ты не уставал быть ему за это благодарным? Черная Метка обещала необратимость причастности, этот шанс был сродни чуду, в то время как разочарование в Риддле было сродни приговору для отмеченного. Приговору к бессмысленности бытия. Самые отвратительные для смертника размышления: "Меня не станет – навсегда, потому что меня никогда не было на самом деле".

Я играл в твои игры, Альбус Дамлбдор, потому что они обещали если не спасение для мира, разлагающегося на глазах, то, по крайней мере, некоторую чистоту для самих игроков. И вот предел, вот верхняя планка твоей игры. Что же, если она будет взята, мы встанем наравне. Только нет никаких гарантий, что это совместимо с жизнью. Как и нет гарантий, что эта совместимость, по факту содеянного, потребуется. Твоя смерть, Альбус Дамблдор, лишает мир надежды на чудо – а вдруг тебе удастся его спасти? Это невозможно, если ты до сих пор не смог, но иногда мироздание играет в камешки случайностей. Смерть Риддла лишает мир надежды на саморазрушение. Хотя Риддл и так доказал неспособность этот мир даже разрушить, хотя начинал и он – с разговоров о спасении.

Ты не вылечишь мир, в котором, как он есть, тебе отвратительно жить, Северус Снейп, и в этом вся твоя беда. Ты даже не спасешь тех, кого можно спасти. Требование Альбуса Дамблдора отсекает тебя от всего, что связано с человеческим, ты остаешься один на вершине, где воздух разрежен и больно дышать. Ты всю жизнь хотел взойти на эту вершину и построить на ней свой дом. Казалось, так будет легче жить в мире, неприемлемом по определению. В мире "лимонных долек" и "шоколадных лягушек", в котором нет выхода и нет места гению, осознающему свою магическую сущность, свою функцию реализации части той или иной мирообразующей структуры. Что ж, ты получил свой шанс. И заодно получил прекрасную возможность убедиться, что очень часто с жизнью это уже несовместимо.

Великолепно, не правда ли...

– Вы слишком многого от меня хотите, Альбус! – Снейп слышал как будто со стороны, как губы выплевывают не те, чужие, лишние слова, как голос срывается на крик. – Я не могу так поступить и не стану этого делать.

– Это не так, не правда ли, Северус? Так надо, и вы это знаете, – отозвался Дамблдор тем же тоном, что и минуту назад.

Выдержав несколько мгновений молчания, расплавляющих время, судьбу, смысл слов согласия и отказа, Дамблдор сухо и по-деловому сказал:

– Северус, это долгий разговор. Пойдемте в мой кабинет. Продолжим там. Пока что и вам, и мне нужно помолчать.

Всю оставшуюся дорогу Снейп молчал вполне конкретно и тематически. Что ж, если разговор еще не закончен, можно суммировать первую часть обкатыванием и наполнением новыми смыслами запомнившихся строчек стихотворения из томика, недавнего подарка юной слизеринки Панси Паркинсон на начало учебного года.

Дамблдор сел за стол и пригласил бывшего профессора зелий садиться напротив. Молчала Шляпа, спокойно лежащая на шкафу. Молчал феникс в золотой клетке.

– На самом деле, это мой подарок тебе, Северус, – устало заговорил он, – считай это пропуском в те сферы, где тебе хотелось бы жить.

– Великолепно, – отрезал Снейп, больше по привычке, чем искренне, – все, что было можно пережить по этому поводу, он уже пережил, – крайне признателен, amplissimus Albus*****.

Дамблдор потер рукой лоб.

– Я понимаю все, что ты сейчас должен чувствовать. ("Сомневаюсь!" – хмыкнул Снейп, но его реплику директор пропустил, оставил без внимания.) А теперь послушай меня. Все твои ответы сейчас говорят за то, что я, увы, прав. Я помню тебя школьником, Северус. ("Я польщен, директор!" – так же осталось без ответа.) Каждый раз, когда я слышал очередные жалобы учителей на твой неразрешимый конфликт с известной четверкой, я убеждался, что он неразрешим не потому, что кто-то из вас неправ. А потому, что он неразрешим благодаря конфликту ваших основных установок. Благодаря надменности и безответственности Сириуса, отпрыска Блэков, ставшего гриффиндорцем, но получившего вполне определенное воспитание. Благодаря поттеровской потребности в самолюбовании и превосходстве. И благодаря тому, что ты принимал это как должное, как естественное. Потому что привык знать, – Дамблдор выделил интонацией слово "знать", – что живешь в пространстве, где дышат отравленным воздухом. Ты знал это каждой нитью своего существа, каждым волокном своих чувств. Ты словно впитал это знание с молоком матери. Можно спорить с убеждением, но со знанием не поспоришь. Потому я с ним никогда и не спорил, – Альбус вздохнул.

Северус Снейп сцепил руки на груди и никак не откомментировал выступление директора. Все это пока было очень трогательно и, в целом, даже справедливо, но в принудительной исповеди он сейчас не нуждался. Слова Дамблдора не требовали ни подтверждений, ни опровержений. И не были даже залезанием в душу, которое Северус Снейп на дух не переносил.

Омерзительный выходной.

– Тогда, когда ты разочаровался в Риддле, Северус, и мы встретились с тобой, ты говорил, что тщетные попытки сделать мир лучше не обязательно ожесточают, но всегда опустошают. Но для тебя все начиналось не с желания исцелить мир – необходимо это или нет, отдельный разговор, и здесь мы можем никогда не договориться с тобой ни до чего стоящего, – Дамблдор чуть усмехнулся в бороду, – не с желания исцелить мир, а с категорического его неприятия. С принципиального своего с ним расхождения. Ты жил в Хогвартсе всегда – и учеником, и учителем – на чистом отрицании. Ты привык к существованию в отравленной среде и черпал силу в ее отрицании. Я до сих пор не знаю, есть ли в мире то, чему ты можешь сказать безусловное «Да».

Снейп тихо хмыкнул. Обстановка кабинета Дамблдора приглушала страсти, отрицала их, успокаивала, заворачивая присутствующих в теплый кокон размеренности и закономерности. Потрескивание камина, разведенного домовыми эльфами, тиканье часов, стук дождя в стекла – все это настраивало на ритм движения мира. Которому все равно, кто умрет завтра, а кто победит и проиграет. Снейп не видел причин сопротивляться этому умиротворению. Острые углы трения между судьбой и надеждой, внутренним распорядком бытия и неизбежностью уже прорезались изнутри и вспороли все, что могли вспороть. Состояние, завладевшее им в первые минуты после требования Дамблдора, очень походило на то, в котором жили Упивающиеся Смертью в первые месяцы после образования Братства. Тогда эти острые углы резали все, чего касались. Они же сомкнулись в конце концов на горле Регулуса Блэка, практически убившего себя руками разгневанного Волдеморта. И сейчас не было никакой нужды ни обращаться в прошлое, ни предвосхищать недалекое будущее. А хмыкнул Снейп вспомнившейся шутке Каркарова (о, тогда все Упивающиеся Смертью были молоды и любили шутить над собственной участью, за исключением разве лишь покойного Крауча, который всегда был не в меру патетичен): "Хочешь покончить с собой без сожалений? В течение месяца засыпай и просыпайся с одной и той же мыслью – "Мы живем в лучшем из миров". Не забывай повторять ее себе с глубокой верой по несколько раз в день. Месяца хватит для того, чтобы веревку и мыло перед тем, как их закрепить на достаточно твердой балке, ты еще и облобызал бы с благодарностью!"

– И ты, Северус, – продолжал Дамблдор, – ты клинок, который закален в огне и кислоте, но ржавеет в теплом свежем воздухе. Чистое пространство, лишенное вражды, лишенное мишеней для твоего отрицания, для тебя невозможно, неестественно, ты не будешь знать, куда тебе в нем себя деть. Это сравнимо с тем, как наша кровь требует вполне определенного воздуха для дыхания, – Дамблдор подался вперед и, предвосхищая напрашивающийся вопрос Снейпа, сказал – его слова неожиданно гулко прозвучали в небольшом заставленном мебелью кабинете: – Как видишь, я принимаю тебя таким. Ты прекрасный "врач" для доверенной тебе среды, потому что ты знаешь, как общаться с "больными". Твой сарказм и твоя требовательность – прекрасная проверка на чистоту и выдержку. Но...

Дамблдор постучал пальцами по столешнице.

– Но мне хотелось бы, буде уж я назвал свою просьбу "подарком", сказать о тебе не как о работнике, не как о педагоге, а как о тебе. ("По-моему, вы только этим и занимаетесь, директор", – эту фразу Снейпа Дамблдор тоже пропустил.) Ты не принимаешь этот мир. Ты не принимал его никогда. И именно поэтому ты когда-то ушел к Тому. Он дал тебе ключ. Веру в то, что мир можно очистить огнем, мечом и кровью. В тебе не было ничего, что заставило бы тебя отказаться от подобных методов. Ты не был кровожаден. Тебя просто не смущали "технические подробности", как сказали бы магглы.

– Избавьте меня от маггловского жаргона, сэр, – скривился Снейп; в принципе, маггловский жаргон его не так уж чтобы раздражал, но то самое отрицание, о котором говорил Дамблдор минуту назад, являлось обязательным условием стоицизма.

– Разочаровавшись в Риддле, Северус, ты понял, чем ты заплатил за ключ, который взял у него. Свободой выбирать поле своей деятельности. Тогда ты взял ключ у меня.

– И заплатил за него тем же, – спокойно ответил Снейп, не отводя взгляда, – верой в право на лучший удел. Риддл взял свою часть этой цены, научив всех нас верить в то, что это право принадлежит только ему, нашими будут только подачки с господского стола, вы взяли свою часть, поневоле заставляя меня всегда чувствовать вину за то, что был связан с Риддлом.

– Твоя миссия у Риддла сейчас, – парировал Дамблдор, складывая ладони домиком, – позволяет тебе искупать эту вину, в которой я тебя никогда не убеждал, и возвращает мой долг, так ведь?

– Пожалуй, – кивнул Снейп, спорить не хотелось, как не хотелось погружаться в любую другую суету. Да, в целом, и спорить было не с чем.

– И всю жизнь ты, поверив у Риддла в то, что жизнь есть карточная игра, в которой жертвуют всеми картами, но козырями – менее охотно, сопротивлялся возможности быть фигурой игры. Ты искал идеалы, которые позволяли бы тебе заниматься тем, чем ты занимаешься, с верой в призвание, а не по нужде, из корыстной выгоды, желания выжить и всего остального. За это я всегда очень уважал тебя, Северус, – совершенно серьезно сказал Дамблдор. – Все, что ты делал, ты делал блестяще. Потому что каждым своим поступком ты служил идеалу. Вкладывался в него полностью. Этим могут похвастаться немногие.

– Не нахожу причин этим хвастаться, – еще одна судорога сарказма, дань привычке. Диссонирующая нота упала на дно беседы, как камешек между шестеренок часового механизма. Шестеренки молча и беззвучно его перемололи.

– Ты сопротивлялся этой возможности, но центр твоего внимания постоянно перемещался с идеалов, которые ты воплощаешь своими поступками, – на сами поступки, на происходящее, как на самоцель. На сиюминутные выигрыши и проигрыши. Положение, в которое ставит тебя твоя миссия у Риддла, требующая особого внимания в мелочах, только способствует тому. В итоге ты уверен, что знаешь, где твои истинные желания на самом деле? Где их сердце? В идеалах – или в результатах, выигрышах?

Снейп откинулся в кресле и прикрыл глаза.

– Теперь – знаю, – размеренно проговорил он, – не требуйте от меня исповедей, Альбус. Ненавижу их. Драко Малфой, – зачем-то добавил он, – сегодня уже хотел с меня одну. Подавился отказом.

– Хорошо. Потому что незнание подобных вещей в итоге обещает абсолютный проигрыш. На пороге смерти ты не можешь сказать, состоялась твоя жизнь или нет, был ли ты в ней тем, чем ты хотел быть. Делал ли то, что действительно хотел делать, несмотря на сиюминутные соблазны. Теперь ты знаешь. Ты закрепил свой центр внимания. Это и есть подарок. Ключ. Пропуск в те сферы, где тебе хотелось бы жить.

– Ключ к вратам рая. – Ложка звякнула о чашку с чаем. – Только чтобы пройти в них, придется умереть.

Альбус положил руки на подлокотники кресла.

– Скажи честно, Северус, ты и теперь считаешь, что "игра не стоит свеч"? Ты сможешь преодолеть отрицание обоих полюсов. Потому что сможешь проявить себя на пределе своих сил и возможностей. Подобная концентрация яда в воздухе, при всей твоей привычке к отраве – слишком, даже для тебя. Моя просьба воплощает все, чего ты ждал от жизни – ничего хорошего, разумеется, – и даже чуть-чуть сверх того, не так ли?

– Так. Альбус, вы во всем правы. И поэтому этот разговор пора заканчивать. – Снейп встал и прошелся по кабинету директора. Шляпа молчала, феникс молчал и не шевелился. – Я всегда жил на чистом отрицании, не вижу смысла спорить, я не признавал и не могу признать распадающийся мир предапокалиптического периода – лучшим из миров, жизнь – повторю то, что сказал вам двадцать лет назад – жизнь есть высшая форма принуждения. И ваш подарок, – он язвительно усмехнулся, резко повернувшись к Дамблдору, – принимаю с радостным облегчением приговоренного к казни и получившего помилование. Я готов радостно отучиться от желания жить. Хотя бы назло, – он не мог справиться со своей ранящей улыбкой и стереть ее наконец к чертовой матери с лица. – Я согласен на выполнение приказа и больше не спорю с вами. Вы знаете, что если я обещал сделать, я это сделаю. Всё?

– Да, Северус, – Альбус тоже встал и пожал руку Снейпу. – В конце концов, кого я еще могу попросить, кроме тебя? Ни Люпин, ни Минерва, ни Тонкс – не смогут, стержень их внутреннего миропорядка совершенно другой, подобное действие сломает их раз и навсегда, даже будучи помысленным, но не осуществленным.

– Конечно, то, что сможет бывший Упивающийся Смертью, не сможет никто из них, – сухо и уже не саркастично, запас сарказма вышел на нет, словно из состава дистиллировался яд. – С точки зрения целесообразности вы совершенно правы, Альбус. Мне не на что роптать. Это все? Я могу идти?

– Идите, Северус. Завтра ожидается похолодание.

Бывший профессор зелий, приговоренный ныне к убийству, воздержался даже от язвительной благодарности за заботу. Он очень быстро спускался по лестнице.

Придя к себе, он запер дверь на Коллопортус, швырнул промокшую мантию на кровать и встал у закрытого окна, взяв книгу в руки. Он слушал стук дождя и смотрел на неверный свет вечереющего пасмурного неба.

Книгу он раскрыл уже не наугад. Впрочем, мог и не раскрывать, он обладал хорошей памятью и знал понравившиеся некогда вещи наизусть.

25 сентября 2005 г.

 ~~Конец~~ 

* Angulus incidentiae (лат.) – угол падения

** – стихи Ханса Лодейзена, пер. С.Захаровой

*** Toucher (франц.) – довольно

**** Ictus misericordia (лат.) – удар милосердия

***** Amplissimus Albus (лат.) – почтеннейший Альбус; здесь же игра слов – Альбус (имя), Albus (белый, незапятнанный, чистый)

****** – стихи Константиноса Кавафиса, пер. А.Калининой

Текст размещен с разрешения автора.

[ Home ] [ Мир Толкина ] [ Гарри Поттер ] [ Weiss Kreuz ] [ Всякая всячина ] [ Галерея ]