Автор: Sphinx (Textualsphinx)
Перевод: Daria
Бета: Black Bird
Возрастная категория: 10+ (не рекомендовано к прочтению лицам, не достигшим 10-летнего возраста)
Главные герои: Северус Снейп и другие
Краткое содержание: Вы должны или быть произведением Искусства, или носить произведение Искусства (Оскар Уайльд). Или создать произведение Искусства (Sphinx).
ПРАВОВАЯ ОГОВОРКА: Все характеры
принадлежат Дж.К. Ролинг. Мысль о том, что
Снейп был влюблен в Лили, принадлежит всем,
кроме тех, кто думает, что она его сестра.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Этот фик был написан
давно, задолго до выхода книги "Гарри
Поттер и Орден Феникса", поэтому
наличествует определённая "неканоничность"
характеров и отношений.
Примечание: Разрешение на перевод получено.
Оригинал лежит здесь.
От переводчика: Название этого произведения Искусства, имо, непереводимо. Для носителей английского языка облака и тучи состоят из 2-х частей – собственно тучи и ее подкладки – т.е. края, часто подсвеченного солнцем, оттого более светлого, чем сама туча. Отсюда и английская пословица – Every cloud has a silver lining – «Каждая туча серебром оторочена», т.е. во всем есть свои хорошие стороны, нет худа без добра. Глагол to sever означает «отрезать», т.е. буквальный перевод названия – «Отрезать подбивку, подкладку облака».
Её бросало от него в дрожь – и он это знал. Нескладному мальчишке, не отличимому от сплетённых ветвей – своего тайного убежища – не раз приходилось слышать вещи, не предназначенные для его ушей. И, тем не менее, он всякий раз возвращался за новой порцией унижений. Лучше мучаться рядом с ней, чем не видеть её вовсе.
Впрочем, по-настоящему рядом с ней он тоже не был. Он мог находиться в полуметре от нее и с таким же успехом созерцать созвездие в небе, а не стайку шестнадцатилетних девушек.
Впервые он услышал об этом два года назад. Игра в баллы. Жаловаться было не на что – как будто мальчишки тоже этим не занимались. Десятибалльная шкала. Если бы он только смог заставить себя влюбиться в какую-нибудь на три, два или полтора балла. (Мальчишки по-джентльменски не награждали никого единицей или нулем, а может, опасались возможных насмешек, если вдруг угораздит увлечься кем-нибудь с совсем низким баллом.) Не то чтобы быть избранным «десяткой» входило в его расчёты. В среднем Лили всегда набирала восемь, то есть его секретная оценка уравновешивалась шестёрками. Меньшего для неё он не мог себе представить. Девочки же были изощрённее. Как рапиры по сравнению с дубинками. Баллы были только началом детального, ну очень детального разбора недостатков.
Ему не дано было покинуть землю и достичь звёзд. Он был грязью, он был слизняками, и червями, и личинками, и даже хуже. По мнению Лили, уж лучше было бы покоиться в гробу с ползающими по тебе червяками, чем лежать под этим склизким слизеринцем. Скользким, слюнявым... Брр! Фу! Пшёл вон отсюда!
Он прощал её. Он страдал, он был в ярости, но он не мог направить свой гнев против неё. Вместо этого он отыгрался на злополучном зеркале, имевшем глупость нежно, по-матерински сообщить ему, что Всё Ничего, милый, что Внешность – ещё не Всё, тем более для мальчи... – Дзынь!
- Не всё, а только 99,999 процента, да? – спрашивал он визжащие осколки, которые пытались напророчить ему семь лет неудач. Как будто это что-то переменит в его жизни.
Он прощал Лили, потому что он знал, что, хотя она действительно так думала, она говорила об этом только потому, что так было принято в компаниях. Он бы поступал точно так же, чтобы быть как все. С ним она всегда была корректна и вежлива, хоть и не могла заставить себя выдавить улыбку. Возможно, она его жалела.
Он заставит её улыбнуться. Он приведет её в восторг. Он сделает так, что от восхищения у неё захватит дух. А она даже не узнает, что это был он.
*
И вот, теперь, спустя два года, самая яркая – для него – звезда созвездия хвасталась блестящим свидетельством своей помолвки.
Девушки разразились обычными выражениями одобрения, но Северус заметил, что Лили выглядела немного смущённой. Дорогое, золотое с огромным рубином кольцо не было красивым. Оно было вульгарным. Такую вещь, презрительно подумал Северус, своей невесте купит парень из Семьи, где Дом Обставили Сами*. И он наконец-то удовлетворенно улыбнулся – Лили заметила это, потому что успела узнать, что такое настоящая красота. Он научил её. Он подарил ей понимание прекрасного и возвышенного, понимание, которого только Безнадёжное Уродство достигает своим умом.
Он начал с мелочей, которые она принимала за игру света. Вихрь осенних листьев, танцевавший на ветру, по мановению руки Северуса оборачивался элегантным менуэтом. Зимой голые ветви деревьев напоминали скрюченные пальцы, но, когда Лили проходила мимо них – и Северус был рядом, – они казались ей силуэтами тончайшего кружева на фоне медного неба. Он золотил озерные лилии тщательно направленными лучами солнца и сгущал летнее марево на лугу у Хогсмида, скрывая его ползучие и вьющиеся погрешности. Пока он совершенствовал свои способности, тайком выискивая все новые и новые фокусы в библиотечной секции заклинаний, Лили приходила к убеждению, что родилась под счастливой звездой.
Позже Джеймс Поттер с ней согласится. Природа явно преклонялась перед ней, где бы она ни была, – и он тоже.
Когда Северус видел, как уголки ее губ начинают ползти вверх, а глаза – сиять, он съеживался под корявыми корнями деревьев, вонзал ногти в сырую землю и шипел: «Она улыбнулась из-за МЕНЯ. Она улыбается для МЕНЯ». И, почти в это поверив: «Она улыбнулась МНЕ».
Самым приятным было осознавать (в конце концов, ему предстояло стать учителем), что она вырастает из потребности в приукрашивающих заклинаниях и учится познавать сама. Она замечала то, что упускали из виду остальные. У неё развился вкус. Она чувствовала красоту там, где другие не видели ничего примечательного, и интересовалась даже неприглядным и мрачным. Гротеск больше привлекал и интриговал её, чем отталкивал. Можно сказать, она становилась художником.
Северус не думал, что после школы их пути когда-нибудь пересекутся. И, хоть ей этого и не требовалось, ему хотелось подарить ей самый последний – прощальный свадебный подарок – "до конца жизни"**.
Он давно заметил, что многие заклинания, с которыми он сталкивался, носили в себе боль, мрак или же некий риск или потерю. Магия копировала правило Природы, по которому самые роскошные цветы вырастали из наиболее перегнившей почвы. Таков был парадокс красоты – чтобы существовать, ей требовалось уродство. Поэтому эти заклинания так хорошо выходили у него – странное утешение.
Он нашел, что искал, в книге под названием «Старинныя чары – дары любви». Он бы скорее умер, чем попался бы с ней кому-нибудь на глаза, поэтому был вынужден изучать тяжелый том во время квиддичного матча (Гриффиндор против Рейвенкло; хорошо хоть не Слизерин – он мог сослаться на незаинтересованность, если бы кто-то заметил его отсутствие).
Его внимание привлек обрывок собственного имени.
«Дабы СЪВЕРнуть край тучи...»
Край тучи был известен своим сильным и парадоксальным действием. Он не мог защитить вас от предстоящих ужасов (а ужасы предстояли уже за углом; он-то знал, у них в семье – в том числе – их и замышляли), но делал так, чтобы из плохого в итоге получалось и нечто хорошее. Некая компенсация, какое-то чудо, которое поможет жить дальше. Там, конечно, не было ни фотографии, ни даже иллюстрации, но он был вполне готов поверить, что эта штука была "вещь прекраснейша". Серебристо-серая по описанию, как переливчатый шелк – но цвет бликов меняется в зависимости от времени суток. Северус попытался представить: стальная, лунно-синяя ночью, розовеющая на закате, золотисто-зелёная утром и белая в полдень. Он должен был достать для неё такую. Просто должен был.
«Дабы съвернуть край тучи, быти тебе тяжелымъ сердцемъ. Отъдати те часть сердца безъ надежды на возвратъ оной. Только тотъ, мракъ коего съравнится с Тучей, в силах оттолкнути горе Тучи – аки Магниты. Такоже горе его притянет к нему край, або подкладъ, аки Магнитъ. Коли хочетъ кто получити вещь прекраснейшу эту, подставити ему себя Молнии. Тогда хватитъ ему сил притянути ся и оттолкнути ся и улетети со сокровищемъ. Но прячься: Туча не проститъ вора. Бойся гнева ея годъ и одинъ день».
Почему, лениво размышлял Северус, наказания всегда длились "год и один день"? Если учесть, что формации облаков постоянно меняются, то в этом случае скорее вероятен "день и один час". Он предполагал, что средневековым составителям заклинаний просто нравилось, как звучит "и один день", или же они пытались так бороться с високосными годами.
Да и с самим заклинанием еще надо было разбираться. Вечная проблема действительно старинных книг. Он вспомнил, как жаловалась на рецепты их домашняя эльфа в минуту досады: в современных всё было как положено – списки ингредиентов с точными количествами и временем готовки. Их средневековые предшественники просто сообщали: «Жарену мясу подбавити муки, миндаля и чеснока, смотри, чтобъ хорошо перемешалися». («Так прокручивать мяса или НЕТ, миссис Снейп?» – кричала эльфа, беззвучно топая босой ножкой.)
Идея, однако, была изящная: тяжесть на вашем сердце служила магнитом, гальванизированным электричеством грозы (мать Северуса проницательно заставила его пройти курс Магглистики – так раньше называли Маггловедение, – маскируя степень лояльности семьи). Магнит отделял тучу от её края, или точнее, подкладки, притягивая противоположное (край) и отталкивая схожее (тучу). Обратного действия, конечно, быть не могло: Человек счастливый, у которого на сердце было легко – как Поттер – мог бы разъединить элементы, но притянул бы тучу, а не её светлый край. Эта часть Северусу особенно нравилась – ОН мог сделать нечто, что у Поттера бы никак не вышло.
И как же сделать это, не погибнув и достигнув в итоге конечной цели? А именно, еще и доставить потом сокровище близкому вам по духу человеку, считавшему вас отвратительным.
Разработка плана заняла несколько недель. Он нашел заклинание, которое могло бы отделить частицу его сердца и удержать его на кончике палочки – разумеется, без надежды "на возвратъ". Он незаконно саппарировал в Лондон, воспользовавшись одним из выходов в Хогсмид, и купил маггловские перчатки, ботинки и плащ – все прорезиненное (и совершенно безвкусное, с отвращением отметил он), во избежание контакта с землей и электрозамыкания. Он оттачивал призывающие чары на всех погодных явлениях, чтобы суметь приманить молнию, если она ослушается. Гроз в том году было мало, так что потренироваться на самих молниях выходило плохо, к тому же ему не хотелось, чтобы его застали в резиновом облачении. Но он знал, что сумеет наколоть молнию на кончик палочки. Опыт в управлении солнечными лучами у него уже был, оставалось только отработать скорость движений и реакций.
Он ждал летних каникул – последних перед седьмым курсом и началом взрослой жизни.
Сначала поймайте тучу.***
Он единственный в Англии радовался необычно дождливому августу и избрал для охоты уныло-очаровательное Шотландское нагорье. Хорошо, что он сам научился аппарации. А одного дня отсутствия родители все равно не заметят. Он внимательно следил за прогнозами погоды, так что очутился на горе прямо перед обещанной грозой.
Тучи нависали низко. Он выбрал одну, самую тёмную и набухшую грозой, и вступил прямо в неё. И тут же перестал что-либо видеть – вот и ещё один довод в пользу отработки призывающих молнию заклинаний. Перенос частицы сердца на палочку он оттягивал как можно дольше. Стало немного больно – ноющим колотьем, но этого он и ожидал. А вот силы агонии при контакте с молнией он и предполагать не мог. Несколько слов на латыни, ловкий взмах палочки – и тело как будто пронзила острейшая из рапир. Но нужно было держаться. Недвижимо ждать целую минуту – и одну секунду – пока ярко-серый слой (да, как ни странно, и яркий, и серый!) выворачивался из клубов пара. Пока весь край высвободился, и Северус, наверчивая его на палочку, бросился, спотыкаясь, бежать с горы, ограбленная туча успела стать багровее синяка.
Северус оборвал контакт с молнией. Больше выдерживать его он не мог, но это означало, что он теряет магнетическую защиту от тучи. Он несся стрелой, прижимая добычу к груди, а разгневанная туча неслась за ним по пятам. Ему повезло, что ей пришлось пробиваться через столпотворение других, которые задержали её, так что он успел добежать до расселины в скале, откуда переместился домой менее естественным способом, чем бег. Но больше такого не повторялось: целый год и один день туча Северуса появлялась над ним посреди ясного неба, такая же одинокая и такая же необъяснимая, каким и он был для знакомых.
Но, поскольку он был человеком, появление которого предполагало некоторое омрачение атмосферы, сопровождение впечатляюще черной тучи ему даже шло – подходило по стилю. Без сомнения, это отразилось и на будущем покрое его мантий, нагонявших священный ужас на учеников всю его учительскую карьеру.
Когда Северус приземлился на лужайке у родительского дома, солнце уже зашло, а домашний эльф как раз звал его к ужину. Получилось. Несколько мгновений он лежал, переводя дыхание и пытаясь справиться со жгучей болью в груди. Постепенно она отступила, так и лишив его частицы сердца и оставив взамен крупицу холодной пустоты, которую люди зовут Жестокостью. Он поскорее сбросил дурацкий защитный костюм, спрятал своё сокровище под мантию и вошел в дом.
Он был очень бледен. Его застывший взгляд не укрылся даже от родителей, так что его спросили – скорее из любопытства, чем озабоченно – где он пропадал целый день.
- Гулял. Решил поразмяться и подышать – как вы мне говорили, – дал он совершенно искренний, хотя и неполный, ответ.
- Ты явно не в форме, – заметил отец, и дальше они ели уже в тишине. Прошли дни, прежде чем Северус смог нормально есть – глотать было больно.
Остаток каникул он мудро провел, не выходя из дома – по возможности в постели, все ещё без сил. К счастью, от молодых людей его возраста ничего другого и не ожидали. Он много спал. Видимо, это сказывалась магия светлого края, потому что он редко когда спал так подолгу.
Вставал он только, чтобы поглядеть на подарок. Тот был точно таким чудесным, как он и думал. Материал был тонок, но взгляд тонул в его бесконечной глубине. Он слегка просвечивал, а серебристо-серый оттенок оживлялся радужным сиянием, сменявшим цвета, как казалось, ежечасно. Больше всего он нравился Северусу на рассвете. Иногда – только в день, когда меняли бельё, и простыни были свежими, а его пижама чистой – он брал его к себе в постель и держал очень осторожно – чтобы ни в коем случае не испачкать. (Вопреки популярному мифу, Северус весьма щепетильно относился к личной гигиене. Неподатливая жирность его волос только возрастала от частого мытья, а когда стали производить более качественные магические и обычные шампуни, было уже поздно.) В Хогвартсе он вычитает, как правильно стирать нежное сокровище – возможно, дождевой водой. Он сворачивался клубком рядом с ним, воображая, что это Лили, не совсем уверенный, чувствует ли он его присутствие или нет. Оно было чем-то между субстанцией и тенью. Успокаивающе-прохладное, оно ощущалось как густой туман, поверхностное натяжение воды или силовое поле между сводимыми друг к другу магнитами.
Была одна задоринка – в буквальном смысле: край чуть зацепился за чертополох, когда он сворачивал его на палочку. Небольшая прореха портила его совершенство. Так отдавать его Лили было нельзя. В Хогвартсе разберёмся, думал он устало, там найдутся нужные книги. И он засыпал.
Начался очередной осенний семестр, и Северус спрятал драгоценность в сундуке под кроватью своей слизеринской спальни. Лучше всего, решил он, будет сделать из материала платье. Трудность была в том, что он понятия не имел о кройке и шитье. Пришлось опять исподтишка навещать как раз те разделы библиотеки, в которых он до смерти боялся быть пойманным. Он выискал самые точные заклинания по закрою субстанций такого характера и узнал, что сшивать их можно исключительно вручную, и только солнечным лучом, пойманным на волос. Наконец-то и жирность его волос сослужила ему службу: лучи соскальзывали по ним с палочки как во сне. Спрятавшись на чердаке, Северус смотрел, как его ужасные волосы превращаются в закатное золото.
Но лучи обжигали; шить надо было, пока они были ещё горячими, иначе они теряли податливость, становились хрупкими и трескались. Он часами просиживал на чердаке, стараясь как можно быстрее вдевать нитку в иглу и шить, избегая жалящих касаний волшебной нити. Шрамы на ладонях остались у него на всю жизнь, но были так тонко выжжены на коже, что видно их было только в самой близи – куда все равно никто не попадал.
Платье. Это делало всё предприятие несколько рискованным. Такое вроде-бы-совсем-чуть-чуть прозрачное платье не могло не быть эротичным. Он как бы "будет с ними в их брачную ночь"****. Но поздно, платье уже было раскроено. Просто кусок ткани, затесавшийся в свадебные подарки, заказанные на Диагон-Аллее, – это одно. «Карточка, наверное, потерялась, интересно, что это, а какая разница, такая прелесть...», но такое платье могло быть только от любящего человека. Где-то с неделю Северусу было слегка нехорошо. В конце концов, ему удалось уговорить себя, что в его возвышенном подарке нет ничего неприличного. Материал вселял уверенность. Он был красотой в чистом виде и мог творить хорошее. Только как было передать его Лили, чтобы не вызвать абсолютно никаких подозрений? Пара наверняка смирилась бы с неким тайным воздыхателем – в конце концов, у Лили не было отбою от поклонников. По его вычислениям, он не мог быть единственным, ставившим ей десять баллов. Но если бы она узнала, что это он... Он вспомнил, что он хуже мокрицы и что её от него бросает в дрожь. Тогда от мягкости и шелковистости платья из светлого края её будет передергивать только ещё больше. Склизкий слизеринец... Все это надо было хорошо обдумать. Но времени было ещё много. У него всё получится. Всегда получалось. И он выдрал пару ключевых страниц из книги заклинаний, начиная заметать следы прямо сейчас.
Кройка-то его и сгубила. Требовался фасон для выкройки и точные размеры Лили. Простейшим способом была, как всегда, магия. Надо было набросать примерную идею на пергаменте, потом завернуть его и волос человека, для которого предназначен наряд, в материал, и произнести портняжное заклинание. Затем оставалось только стачать швы. Ему удалось раздобыть её волос во время урока Зелий, когда – о радость! – его определили к ней в пару на ползанятия. К сожалению, она что-то почувствовала. Что именно, она не поняла, и ей не хотелось думать о нём плохо, но все же она была достаточно обеспокоена, чтобы рассказать Джеймсу, что Снейп, возможно, тронул волос на её голове. Джеймс же всегда был чересчур заботлив. И хотя она решила выкинуть такую мелочь из головы, он решил разузнать, что замышляет слизеринец.
Для чего у него имелся плащ-невидимка.
Джеймс тоже видел, как Северус золотит волосы лучами. Он прокрадывался за ним на чердак на закате и – хотя он терпеть не мог Снейпа – морщился вместе с ним, когда тот жалил пальцы, делая стежки. Он видел, как платье принимало форму. Он проспал и пропустил заворачивание волоса в пергамент. Он также пропустил момент, когда Северус окунул рыжую нить в луч и в неожиданно-весёлом порыве вшил в подол запасную пуговицу (пуговицами служили капли росы, заточённые в семенах сикаморы). Всякой одежде положено иметь запасную пуговицу, уж это-то он знал. Он был на волосок от удачи. Всё испортило добродушие Джеймса и его врожденная симпатия. Он быстро сообразил, что кому бы ни предназначалось платье (он не мог быть стопроцентно уверенным, что Лили), слизеринец не замышляет дурного. Он не знал, откуда материал, но был уверен, что он как-то связан с радугами, а радуги никогда не причиняют зла. Шпионить он продолжал, так как ему было безумно интересно. Когда платье наконец-то было готово, Северус не прекратил проскальзывать на чердак – с Джеймсом в кильватере. На этот раз уже в полночь. Платье изменило цвет, и Джеймс решил, что это из-за игры лунного света. Иногда мальчишка просто часами глазел на платье. Раз и два он что-то шептал ему со странной смесью обожания и гнева: «Ну, скажи мне теперь, что я урод, чего не говоришь? Скажи, что тебя от меня передергивает». А в одну роковую минуту он решил подколдовать платье чуть побольше. Только на одну ночь. Только раз, перед тем как расстаться с ним навсегда. Он вспомнил тот менуэт осенних листьев и оживил платье.
Оно заполнилось, точно повторяя силуэт Лили. Северус чуть не рассмеялся и захлопал в ладоши, когда платье начало танцевать (Джеймс тоже чуть было не захлопал, но вовремя удержался). Когда платье подлетело к нему, он не мог не улыбнуться. Оно обладало Лилиной настойчивостью и утянуло его на танец. Хотя Северус и думал, что его никто не видит, он все равно покраснел, но платье упорно не давало ему просто смотреть. Удивительное дело, но танцевать он умел – в семье было принято обучать формальным основам в расчёте на некий Сезон жениховства – совершенно напрасном расчёте, но протестовать тут было бесполезно. Хоть Снейп и был уродом, думал Джеймс, двигался он вполне грациозно, но смотреть, как он танцует с пустым платьем, было ужасно, до боли тягостно. Когда чары выветрились, и Северус потерянно застыл, поддерживая обвисший наряд, который как будто стыдливо ссутулил плечи, жалость кольнула Джеймса где-то в горле, и он подавился словами "это Лили".
Северус услышал и развернулся. Он узнал голос. Все знали, что у Джеймса есть плащ-невидимка – единственное объяснение его выходкам. И сколько ни твердил невидимый голос «Прости, прости меня», Северус в ярости набросился на него и сдернул плащ.
Они стояли, глядя друг на друга, каждый с волшебной одеждой в руках. Джеймс не мог не заметить, что по сравнению с платьем, его когда-то обожаемый плащ выглядел, скажем так, дешёвкой. Он вдруг напомнил ему те ужасы из "серебристой парчи с блестками", которые его жуткая будущая невестка-маггла надевала в ночные клубы, куда хаживала со своим не менее жутким мужем. Джеймсу, кстати, станет известна истинная ценность светлого края, но Северус никогда об этом не узнает.
- Ты... всё... разрушил. Я столько сделал – молния – пронзила меня... как я бежал... и ладони... она узнает... – и не захочет... она узнает...
Джеймс пытался сказать, что он никогда-никогда не расскажет, но Северус ничего не соображал от ярости и, к ужасу Джеймса, стал рвать платье. Он хотел уничтожить его, разорвать его в клочья. Нет, пожалуйста, нет! Не надо!
К счастью – спасибо звездам! – швы были крепкие, как солнечные лучи, да и материал был не из таких, что рвутся голыми, не зачарованными руками. Попробуйте разорвать воду. Джеймсу полегчало, но отчаяние Северуса не знало предела. Его ярость закипала как ураган. Он Изгнал платье. Он приказал ему убираться в свою паршивую тучу. Платье выскользнуло, чуть касаясь пола, и вылетело в раскрытое окно навстречу ночному небу.
Джеймс тоже ушел, когда Северус сказал, чтобы он убирался.
Профессор Северус Снейп так никогда и не узнал, что же случилось со светлым краем его тучи. Он догадывался, что оно не воссоединилось со своим истоком (может, переделка в платье сделала его непригодным для тучи), потому что вынужден был целый год и один день провести под крышей – по необходимости передвигаясь от здания к зданию короткими перебежками. В конце концов, он придумал вложить защитные резиновые стельки в пару элегантных башмаков – во избежание собственного неудобства вкупе с людским отвращением. Или с жалостью. Так что он и не подозревал, что, спасая жизнь поттеровскому отпрыску в первый год обучения того в Хогвартсе (тут у него были иные личные счеты с покойным Джеймсом), он делает это во второй раз.
Лили погибла в платье из светлого края (и была в нём похоронена, что предохранило её от личинок и червей – знал бы только Северус, но он, конечно, не знал, так как было это глубоко в сырой земле). Они с Джеймсом валяли дурака в Запретном Лесу как-то воскресным вечером, как вдруг серебристое, слегка отливающее золотом платье, танцевавшее, колыхаясь на ветру, спланировало к ней и приникло, не желая отрываться. Лили приняла его, ничуть не удивившись. Она знала, что родилась под счастливой звездой, что Природа и кто знает, что там ещё, преклоняется перед ней. Однако ей хватило осторожности отнести платье профессору Флитвику для проверки на заклятья, и именно тогда они узнали про края туч и удивлялись (она искренне, Джеймс фальшиво), кто бы это мог достать такое с грозовых небес. Они зажгли поминальную свечу, так как им было сказано, что никто ещё не оставался в живых после такого предприятия. Смельчаков всегда находили под добытым ими серебряным саваном – погибшими от удара молнии.
Джеймсу стоило труда уговорить её не надевать платье на выпускной бал – а вдруг кто-нибудь потом украдёт, пугал он. Рассказывать Северусу, что его подарок анонимно обрёл получателя – точно так, как он и хотел, тоже не стоило. Однако он чуть было не нарушил свою полуночную клятву и не раскрыл Лили тайну платья. Ноющие уколы беспокойства единственный раз в жизни выпустили воздух из его мужества. Он был убеждён менее Северуса, что платье отвратит Лили по ассоциации с ним. Тонко чувствующая, остроглазая, Лили видела красоту, запрятанную в невероятнейших местах. Не будет ли она, как магнитом, притянута к тому, кто из любви к ней совершил невозможное? Лили так ничего и не узнала.
Равно как и Северус Снейп. Он помнил лишь, как в то золотое выпускное лето именно они – Лили и Джеймс, и Ремус, и Сириус и даже мелкий Петтигрю – отважные гриффиндорцы – зашагали из школы, овеянные Облаками Славы, а он (набравший, кстати, высший балл среди всех факультетов) остался под одним.
Под своей персональнейшей тучей Возмездия.
~~Конец~~
Примечания автора:
* "из Семьи, где Дом Обставили Сами" – нувориши; истинные аристократы наследуют, а не покупают мебель.
** "до конца жизни" – последние строки из "Washington Square" Г.Джеймса.
*** "Сначала поймайте тучу" – отсылка к знаменитому рецепту "Как Приготовить Зайца" – "Сначала поймайте зайца..."
**** "будет с ними в их брачную ночь" – отсылка к монстру Франкенштейна – он так же обещался.
Примечания переводчика:
1. Про "подкладку":
Я остановилась на слове "край" как на наиболее нейтральном, хотя и не совсем точно передающем суть явления. В английском "подкладка тучи, облака" – это настолько ходячая метафора, что употребление её в буквальном смысле выглядит очень симпатичной находкой. Однако в русском, как мне показалось, постоянное сочетание "подкладка/кайма/оторочка/подбой и т.п. тучи" будет выглядеть несколько странно – потому что отстутствует у нас как понятие. Наиболее нейтральными были бы "кромка" и "край", я выбрала "край", т.к. в нём нет уменьшительного отзвука.
2. Про "староанглийский" язык:
Ну, там и в оригинале была скорее стилизация "под нечто староанглийское", так что я насочиняла примерно то же, в основном распихав, где только можно, еров ("твердых знаков", читается как сильно ослабленное, безударное Е). Ятей не стала добавлять исключительно из-за технических трудностей со шрифтом. Слово СВЕРНУТЬ может писаться и с ером (сЪвернуть, первая гласная – это именно редуцированное (безударное) Е. Ну, почти J).
За грамматику и т.п. знатоков прошу не бить. Она тут и не предполагается.
3. Насчет электромагнетизма все вопросы и претензии к автору.
Текст размещен с разрешения переводчика.