Автор: Frisky, frisky2000 (at) mail (dot) ru
Возрастная категория: 10+ (не рекомендовано к прочтению лицам, не достигшим 10-летнего возраста)
ЗАМЕТКА АВТОРА: Один человек, мнением которого я очень дорожу, прочитав эти тоскливые размышления, помолчал и задумчиво произнес: «Анти-утопия».
Да, «немного» (гхэм...) пессимистично, «слегка» противоречит общественному мнению. Мистер Толкиен был бы, наверное, в ярости. Но довольно многие думают, что жизнь у Фродо за Морем была не такая уж и сахарная... (Кстати, раньше я думала, что я одна такая дурная, а оказывается - нет! Есть целое общество, точнее - было общество таких же, как и я! То есть нет, я - более запущенный вариант, но смысл тот же! Кажется, на сайте «Хеннет Аннун» была статья на эту тему, «Верните Фродо из Амана», если кому интересно). В общем, не надо мне, пожалуйста, рассказывать, что Аман - это рай, что Фродо там будет хорошо и совсем не больно... Это я уже выслушивала много раз. Дайте человеку «порезвиться» и честно выразить свои мысли по этому поводу! Ладно? :) Поразмыслите над этим, если не противно, и выскажите свое мнение. Вдруг найдутся еще «пессимисты», разделяющие эту точку зрения? То есть не совсем эту (это вряд ли). А похожую.
Я устало открываю глаза. Огонь, только что бушевавший вокруг меня, исчезает постепенно, словно не желая сдаваться под натиском реальности. Золотой блеск в руках тоже пока еще режет глаза. И эти крики, леденящие не просто кровь, а самую душу, заставляющие падать на землю и зажимать уши руками, они терзают так реально, что границы между сном и реальностью окончательно стираются...
Странно, еще одна ночь прошла. Сколько же их было таких, бессонных, бесконечных, безрадостных, безнадежных, когда борешься с собой до самого рассвета и засыпаешь ненадолго только чтобы провалиться в тот же самый кошмар? Достаточно много, чтобы бросить считать, но потерять им счет я не в силах. Это было бы слишком просто. Что-то внутри меня упорно шуршит, отсчитывая дни. Зачем мне это нужно? На что я надеюсь?
- Тысяча восемьдесят пять, - тихо говорю я сам себе, пока мой взгляд бессильно отдыхает на потолке. - А завтра будет тысяча восемьдесят шесть.
Благословенный Край. Покой и тишина, нарушаемые лишь шорохом ветра в листве, гудением волн на берегу, мелодичным смехом да прекрасными, задумчивыми песнями. Никаких забот, лишь время... время, время, время, ускользающее сквозь пальцы как песок. Не дающее отдыха, не приносящее облегчения, сжигающее изнутри и оставляющее горький привкус вины...
~~~~~
Окна моей комнаты выходят на запад. Когда я в первый раз посмотрел на то, что открывается глазам из этих окон, мое сердце как-то болезненно сжалось. Да, милое сердце, ты и тогда не обмануло меня. Сколько горя я вылил на тебя, не задумываясь ни на секунду, а ты все еще предчувствовало, все еще боялось чего-то. Мы смотрели в окно на закате, когда солнце садилось, окрашивая белые башни в розовато-золотистый цвет. Небо подернулось багровой дымкой, словно зябко кутаясь в шаль, а я стоял и смотрел, не в силах оторвать глаз. Ты билось все сильнее, все жалостнее, словно умоляя меня отойти от окна, лечь в пушистую, мягкую постель, забыться сном... А я стоял, тупо смотря на море. Какое оно было тогда золотисто-темное под пеленой тумана!
Но вот солнце коснулось воды в последний раз и нырнуло вниз, подарив белым башням напоследок золотую улыбку. Это случилось как-то сразу, быстро: весь мир, окружавший меня, погрузился в сумерки. И тогда опять накатила волна этого страха. Этой боли, невыплаканных слез, нерассказанных обид. Захотелось выть, рвать ногтями шелковые простыни, ненавистно белеющие в сумраке, бежать к морю и погрузить руки в его холодные волны... умолять прекратить мою жизнь быстро и безболезненно...
Не помню, когда пришел Гэндальф. Он даже не стал меня окликать. Я просто почувствовал внезапно, что он уже здесь, давно стоит за моей спиной и смотрит на меня.
- Что-то случилось, Гэндальф? - Мой голос... и не мой. Он какой-то измученный, усталый. А я ведь не мог устать, смотря на закат в Благословенном Краю...
- Это ты меня спрашиваешь? - Мягкая ирония в ответ, но я прекрасно слышу страх в его голосе. Страх. Не знал, что доживу до этого момента - Гэндальф боится! И почему я по-прежнему зову его так? Давно ведь уже стало ясно, что настоящее имя ему подходит больше. Но он ни разу не возразил. Да и внешность умудренного опытом старца он носит, по-моему, только из-за меня...
- Тебя... кого же мне еще здесь спрашивать... - Почему у меня мокрые волосы? Неужели от пота? Вот когда призовешь гнев всех Валаров на свою глупую голову - поднять такой переполох из-за темноты, да и какая это была темнота, так, сумерки... Хотя, нужно, наконец, прекратить закрывать глаза на очевидные вещи: мой страх гораздо глубже, чем страх темноты.
Он кладет мне руку на лоб, внимательно заглядывает в лицо. А я отворачиваюсь, чтоб не видеть его испуганных глаз. Гэндальф боится... Это настолько неправильно, что хочется плакать. Он же не должен, не может, не имеет права бояться!
- Ты же не боишься, Гэндальф? - Силы небесные, да что же это за жалобный писк? Неужели надо было пройти через все эти мучения, чтобы сдать под конец, когда все уже закончилось, когда мне положены отдых и покой? Впрочем, если бы мне таковые и причитались, они были бы незаслуженными.
- Боюсь, Фродо, - просто ответил он. Конечно, не мог же он мне солгать, прикинувшись усталым!
- За меня? - Скромник ты у нас, Фродо Бэггинс, нечего сказать. Как же это язык-то твой повернулся такое брякнуть? Нервы явно сдавали, потому что на тот момент это показалось самой естественной фразой, какую я только мог произнести. Гэндальф, судя по всему, разделял эту точку зрения.
- За тебя, - согласился он и сел на стул возле кровати, задумчиво раскуривая свою любимую трубку. Уже через секунду воздух в комнате наполнился разноцветными светящимися колечками, игравшими в салочки прямо под потолком. Это зрелище меня успокаивало так же, как самого "мастера колечек" - процесс их выпускания. Наверное, мы долго могли бы так молчать. Эта тишина не была той громоздкой паузой, когда судорожно ищешь тему для разговора и готов ляпнуть любую глупость, лишь бы как-то заполнить пустоту между собой и своим собеседником. Мы уже давно прошли эту ступень дружбы. Теперь нам больше нравилось не говорить, а молчать вместе. Он все так же молча пускал кольца дыма, даже не любуясь, как обычно, на свои творения. Я стоял возле окна, чувствуя, как липкие щупальца страха неохотно выпускают меня из своих объятий. Гэндальф, казалось, успокоил мое бедное сердце - оно наконец-то забилось почти спокойно, а желание что-нибудь разбить или сломать, пришедшее исключительно от сознания собственной ничтожности и беспомощности, окончательно исчезло.
Наконец, он разрушил нити тишины, прочно натянувшиеся в воздухе.
- Знаешь, здесь нет боли, - сказал он задумчиво. Я не перебивал, терпеливо ожидая продолжения.
- Здесь нет той боли, которую знают в Средиземье... - Продолжил он. - Каждое дерево, птица, каждый камень готовы разделить чужие страдания. Боль утекает от того, кто ее испытывает, распадается на ручейки, которые с радостью впитывают все жители этого края. Растения и Эльфы, здания и земля - они разделят горе с любым, кто сюда попадет. Ты понимаешь, что боль, которой делятся с другими, не так страшна? (я кивнул) Поэтому Аман и называют Благословенным Краем. Любой, кто несет груз на сердце, здесь обретает покой...
Я снова кивнул. Примерно то же самое мне рассказывали те Эльфы, которых я повстречал в окрестностях Шира. Они уходили на Запад. Мы сидели под звездами, они пели мне о Валиноре, а я слушал, слушал... казалось, песня уносит меня вдаль, туда, где боли действительно нет и быть не может. Где все так просто и естественно - ты не боишься, потому что твой страх берут другие. Ты не страдаешь, потому что тебя поддерживают невидимые мудрые силы. Ты просто живешь, а жизнь проносится мимо, давая тебе время на размышления и философские споры ни о чем с самим собой... И я ушел туда, в надежде оторвать от себя то, что хотел забыть, стать тем, чем никогда не смог бы стать в Средиземье...
А вот теперь я стою здесь, в сумерках, встречая свою первую ночь за Морем. Стою, потому что боюсь лечь спать, боюсь этих выученных наизусть кошмаров. Стою с мокрыми, липкими волосами, дрожащими руками и мягкими, словно тряпичными ногами. И я боюсь. Боюсь именно того, чего бояться не должен - что боль не пройдет, что будет и дальше меня преследовать.
- Почему же тогда... - тоскливый вопрос сорвался с моих губ прежде, чем я успел их сжать поплотнее. Но Гэндальф, кажется, его ждал.
- Вот этого я и не знаю, Фродо... - как-то совсем беспомощно ответил он. - Твоя боль, кажется, так страшна, что ее не хотят делить... ее отрицают и земля, и живые существа. Скорее, они даже боятся ее делить.
Я принес страх в Аман. Даже сюда...
- Ты помнишь, что Хранитель обречен на одиночество? - равнодушным и каким-то холодным голосом возразил я. - Видимо, это относится в большей степени к моим "душевным страданиям".
"Душевные страдания", как же жестоко я издевался над этими словами! Я цинично сделал упор именно на них, хотя так худо, как тогда, мне не было давно. Но я продолжал, словно не замечая грустного взгляда Гэндальфа:
- Никто в Средиземье не хотел разделить их со мной, глупо было надеяться, что здесь найдется такой дурак.
- Не говори так, - попросил он. - Дай им время. Им надо привыкнуть.
"Привыкнуть"... я дал им время привыкнуть там, в Шире. И что-то я не мог припомнить, чтобы кто-то горел желанием хотя бы подойти и просто спросить, как у меня дела. Меня сторонились, если не сказать "от меня шарахались". Словно у меня над головой вечно висело грозовое облако, которого пугались. Ну и правильно, так и надо было. Бедный Сэм, как же он тогда мучался. Казалось, он готов был орать на весь Шир о моих подвигах, только бы на меня обратили внимание. Как он там будет без меня? Наверное, окончательно "одомашнится", заведет ту самую кучу детей, которую я ему предсказал на прощание, и будет на старости лет рассказывать им семейные байки про храброго Мистера Фродо, который, как и полагается по законам жанра, пройдет через все горести и спасет мир. Сэм никогда не будет рассказывать им грустные сказки. Он будет всегда добавлять, что Мистер Фродо ушел за Море, чтобы ему было там хорошо. Он будет всех уверять, что за Морем очень хорошо, всех, а прежде всего - себя. И Мистер Фродо в его рассказах никогда не будет биться головой о стены своей одинокой норы, раздирая голыми руками на себе одежду. Он не будет кататься по полу от непереносимой тоски и, подвывая, забиваться в угол, крича "оно меня видит! Сэм, оно здесь!" Ну и уж само собой, маленький и скромный садовник Сэмиус из рассказов ни за что на свете не будет ночью обнимать Мистера Фродо и умолять того пойти спать, потому что "оно не может Вас видеть, сударь! Вы уничтожили его, честное слово!", так простодушно и заботливо укачивать своего хозяина на руках, словно ребенка, когда тот в изнеможении замолкал... и не будет он так тихо плакать на кухне, будучи уверенным, что Мистер Фродо спит.
- Время ничего не меняет, - ответил я задумчиво и отвернулся к окну. Чего я добился? Наверное, относительного спокойствия за свою судьбу. Теперь я буду жить в одном месте. Не буду досаждать другим, пугая их своей мрачной физиономией. Я могу даже не выходить из комнаты, спокойно встречая новые дни на балконе. Какая, собственно, разница?..
~~~~~
Тысяча восемьдесят пять ночей... около трех лет. Это очень много, если мерить лигами тоскливых раздумий. Но это очень мало, если сравнить с оставшимся.
- Гэндальф, я же буду долго жить? - равнодушно спрашивает мой голос, и я даже не хочу удивляться, что Гэндальф сидит рядом со мной.
- Долго, Фродо, - слышу я в ответ.
Если бы я только сам тогда Его снял... сам бросил в огонь... все было бы по-другому, намного проще, быстрее...
- Очень долго? - холодно спрашивает кто-то, кто еще недавно был мной.
- Очень долго.
- Ну, я это заслужил, - все так же равнодушно говорю я и отворачиваюсь от света, льющегося из окна.
Заслужил, без сомнения. Я не смог выдержать последних минут самой решающей битвы в моей жизни. Меня называли героем, а я чувствовал себя последним трусом и бесхарактерной тряпкой.
Я все еще чувствую Его так живо, так ясно, словно оно до сих пор сияет у меня на пальце. Моя рука невольно сжимается в кулак. Да, Оно было моим всего лишь пару коротких секунд, но и их было достаточно, чтобы горячий отпечаток этого чувства навсегда остался где-то внутри, словно позорное клеймо. Оно жжет, оно мучает, уговаривает вернуться и поискать - может, Оно и не погибло, может, Оно упало не в лаву, а на какой-нибудь выступ внутри вулкана... Может, Оно лежит и ждет меня... И эта явная бессмыслица становится на секунду опорой для безумной, но страстной надежды... Единственные проблески надежды, которые я обнаруживаю в своих мыслях, связаны с воспаленным бредом!
Я судорожно облизываю сухие потрескавшиеся губы. Для того чтобы отнять у меня Его физически, понадобилось откусить мне палец. Видимо, для того, чтобы избавиться от этого внутреннего клейма, мне надо умереть. Хотя, будет ли смерть концом?..
В воздухе по-прежнему витает благоухание каких-то цветов. Прежний Фродо ни за что бы не успокоился, пока не выяснил бы их названия. Но теперь ему все равно. Какая разница, как называются эти цветы? Их аромат немного успокаивает, но только потому, что таких запахов не было в Средиземье, они ни о чем не напоминают. Я глубоко вдыхаю сладковатый воздух. Почему этот запах исчезает ночью?
Тысяча восемьдесят пять ночей тоски, от которой горло сжимают такие судороги, что трудно дышать. Я уже давно перестал обращать внимание на боли от ран, к этому можно привыкнуть. Но боль, которая впивается настолько глубоко в сердце, что оно бьется через силу, судорожно и неохотно, к этой боли привыкнуть нельзя.
- Три года - это очень мало, да, Гэндальф? - говорю я с какой-то глупой усмешкой. - Это почти что ничего.
На этот раз он молчит. Ему просто нечего ответить.
~~Конец~~
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА:
Скажем так: после того, как я убедилась, что "Ночи в Амане" людям довольно непонятны и чужды, я решила оправдаться, точнее, объяснить как я дошла до такой жизни.
"Ночи в Амане" написаны абсолютно в диком для понимания большинства стиле, это я могу признать. Главное - эмоции, тоска, все на уровне понимания этой тоски, а сюжет и не надо понимать. Это все как кошмарный сон, как гнетущее, давящее чувство, которое тревожит, волнует, причиняет боль... Да, Толкиен считал, что уйдя за море, Фродо обретет покой. Это вроде как последнее пристанище перед смертью, где его душа успокоится и все такое. А я считаю, что боль, которая терзает Фродо, заключена в нем самом, в его душе, а не в том месте, где эта душа пребывает.
(Далее идут только мои предположения, просьба не принимать их за аксиомы)
Почему-то мне кажется, что он не смог себе простить того, что едва не погубил все, надев тогда Кольцо. Да, на уровне разума он понимает, что так и должно было быть, что роль Голлума была предопределена, что Кольцо смогло сломить и более сильных своих хранителей... но на уровне сердца, души, подсознания - называйте как хотите - его это мучает. Никто его не осуждает, да никто и не имеет права его судить. Но ведь самый жестокий судья для любого человека (или хоббита, если хотите) - сам человек (или хоббит). И если он оставляет свои сомнения при себе (а Фродо вряд ли бы пошел к Гэндальфу жаловаться, что ему не по себе), они накапливаются как снежный ком. Фродо с детства приучен молчать о своих проблемах. Ровесников у него не было, семейство Брэндибаков было наверняка занято маленькими детьми, вроде того же самого Мерри, да толпами гостей. Ну разве есть там кому дело до малолетки Фродо? А он больше, чем на десять лет старше самых взрослых детей в Брэнди Холле *, ему даже не с кем общаться по душам. В общем, сомнения и проблемы он, за исключением самых крайних случаев, привык оставлять при себе. Даже если эти сомнения настолько глобальны. И о чем бы он ни думал, даже если он забывает о них ненадолго, они все равно преследуют его. Да, я считаю, что после Войны Кольца у Фродо начались проблемы с психикой. Ведь он НАДЕЛ Кольцо, он успел почувствовать всю власть, всю свободу, всю безнаказанность и всю ответственность которую оно дает. Не сомневаюсь - он увидел весь мир до самых глубоких его бездн и высочайших заснеженных вершин, взгляд его пронесся по душам живых существ, увидел страхи, надежды, любовь и ненависть... это очень сильный шок для того, кто и так уже немало перенес... а потом Кольцо у него отобрали, причем буквально через минуту после того, как он объявил себя его Властелином. Физическая травма - это мелочи, но задумайтесь о травме душевной! Проще говоря, у Фродо после этого случая медленно, но верно поехала крыша... А тут еще Гэндальф ему рассказывает, что его раны неизлечимы, Арвен отдает свою побрякушку и заверяет, что Фродо может уйти в Аман вместо нее, если ему будет плохо... Шир в запустении, Бэг-Энд - осквернен. Это для него становится последней каплей. Помните, он еще в начале путешествия говорил Гэндальфу:
"Мне хочется спасти Шир, если только я смогу. […] Пока Шир есть, пока он за мной, надежный и спасительный, мне будет легче странствовать. Я буду знать, что где-то есть еще твердая земля, пусть даже моим ногам не суждено ее больше коснуться."
(убогие, почти дословные переводы в этом "Послесловии" - все мои. Я пыталась передать все именно так, как говорится у Толкиена, не слишком заботясь о красоте. Кому интересна красота - могут залезть в свои варианты "ВК" и посмотреть, как меняется смысл фраз, если переводить их литературно)
И этот последний оплот спокойствия, последняя надежда, раздавлен, разрушен. Тем не менее, Фродо просит пощадить Сарумана, а что же говорит ему Саруман?
"Ты вырос, полурослик, да, очень вырос. Ты мудр и жесток. Ты отнял у меня сладость мести, теперь мне горько отсюда уходить, уходить в долгу перед твоим милосердием. Ненавижу его, и тебя! Что ж, я пойду, и больше я тебя не потревожу. Только не жди от меня пожеланий здоровья и долгой жизни. Ни того, ни другого у тебя не будет. Но это не зависит от меня. Я лишь предсказываю это."
Замечательно, не правда ли? Для пошатнувшейся психики Фродо не хватало только этого ободряющего напутствия. Да и сам Фродо чувствовал что-то подобное... И он по-прежнему одинок, даже Сэму становится не до него. Это своеобразное "предательство" Сэма, когда у него в жизни появляются вещи важнее Фродо, и Фродо это осознает... он уже привык к тому, что для Сэма он - самое главное, что Сэм ради него пойдет и в огонь и в воду. Естественно, он рад за своего друга, он желает ему счастья с Рози, но ведь кроме Сэма у него фактически никого нет. Мерри с Пиппином - общепризнанные герои, да, заедут к Фродо ненадолго, но какой он им теперь товарищ? У них теперь - пирушки да вечеринки, все на них глядят и радуются: молодые, рослые, веселые, а Фродо пытается остаться один, удаляется от всех... и про него мало кто вспоминает...
Если кто-то сомневается, что Кольцо возымело на Фродо какое-либо действие, то показателен еще один момент:
После возвращения в Шир, Сэм занимается озеленением и спасением того, что еще можно спасти. В начале марта его нет дома, и он не знает, что у Фродо снова приступ странной болезни.
"13 марта Фермер Недоселок ** обнаружил Фродо лежащим поперек постели ***; он сжимал белый камень, который висел на цепочке, обвивавшей его шею, и, казалось, почти бредил. "Оно ушло навечно, - проговорил он. - и теперь все черно и пусто".
Предлагаю веселую игру: "угадай с трех раз о чем это говорил Фродо Фермеру Недоселку".
Белый драгоценный камень, подарок Арвен, становится для него последней надеждой. Это - разрешение уйти за Море. Уйти из Шира, уйти из Средиземья. Фродо сам предсказал себе свою судьбу незадолго до расставания с Гэндальфом по пути домой:
"Назад пути нет. Я могу вернуться в Шир, но все будет другим, потому что я буду другим. Я ранен мечом, жалом, зубами, я долгое время носил на сердце тяжкое бремя. Где мне найти покой?"
Эти мысли приходят к нему лишь временами, но и этих болезненных приступов достаточно, чтобы вконец измотать несчастного хоббита. И он уходит, в надежде найти покой. Оставляет Шир, который любит всем сердцем, оставляет друзей и знакомых... хотя, что ему теперь терять? Друзьям больше не до него, дом ему уже не мил... И эта мысль, что больше нечего терять, гонит его, вынуждает уйти.
Только проблемы Фродо не в этих ранах, а в израненном сердце, как бы банально это не звучало. В чувстве вины - в уверенности, что он виноват в чем-то, неуловимом и неясном. Он сам не может этого сформулировать, но это ощущение все время с ним.
Травма, нанесенная Кольцом, расшатанные нервы, уверенность, что его время вышло, что жизнь продолжается без него, а он уже никому не нужен, потому что он выполнил свой долг - кое-как, с горем пополам, как уж получилось, но выполнил - и что теперь про него все забыли... он стал мудрее, ему открылось многое. Но мудрость всегда несет грусть, недаром говорят "меньше знаешь - лучше спишь".
Все это вместе может сломать кого угодно. Но разве Благословенный Край - кабинет психиатра?
"Если твои раны будут печалить тебя, а память о бремени окажется слишком тяжела - ты можешь уйти на Запад, где все твои раны исцелятся, а усталость исчезнет", заверила его Арвен. РАНЫ и УСТАЛОСТЬ. Не сомневаюсь, что так и будет. Но кто поможет ему понять, что он ни в чем не виноват? Да и чем ему можно помочь, если вся его жизнь уже окончена? Узнал ли он, что такое любовь? Искал ли свой собственный смысл жизни? Нашел ли его? Вообще, прошел ли он через все то, через что, по идее, должен пройти любой, прежде чем ставить крест на своей жизни? Ответ напрашивается сам собой, не так ли?
Он одинок, и знает, что обречен быть одиноким. Ему тоскливо уходить из Шира, но оставаться еще тоскливее. Вся его жизнь, начиная с того момента, когда в далеком 1380 году на реке перевернулась одинокая маленькая лодочка, поменяла свое направление и пошла по абсолютно ненормальному, дикому пути. И конец у дикого пути может быть только один. Такой же дикий.
Это мое мнение. Я его никому не навязываю. Я просто объясняю, как я дошла до такой жизни.
* - или Брэндинорье, вообще - зависит от перевода
** - это фамилия в официальных переводах звучит как Недоселки, Хижинсы (Рози Недоселок, жена Сэма) На английском фамилия звучит как Cotton, перевод мне в голову не шел (там сложная система соединения корней из слов "хижина", "дом", "поселок" и других корней), думать было банально лень, так что пришлось пользоваться трудами других людей.
*** - опять спасибо другим переводчикам. Так бы я голову сломала, пытаясь перевести "lying on the bed". Ведь не "in the bed", а "ON the bed"... :) Мозги кипят просто...
Текст размещен с разрешения автора.