ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

«Жила-была на свете юная принцесса. Звали ее Лула. И так прекрасна она была, что юноши со всех концов страны собирались в столицу, чтобы хоть мельком увидеть ее. Но отец ее, великий властитель, поклялся, что дочь выйдет замуж только за того, кто сможет добыть у страшного демона, что жил на самом краю земли в вечных льдах и снегах, самое главное его сокровище – волшебный камень мудрости. Но все герои, которые ходили к краю земли, не вернулись оттуда. И говорили старики, что демон пожирал тех, кто был слаб духом и пошел за сокровищем не из любви к принцессе, а из жажды власти. О тех, кто шел на смерть ради любви, предание молчит – только ни один из них не вернулся. А кто хотел камень ради того, чтобы добыть мудрость, своею рукой убивал демона Севера. Но в то же мгновение, когда от гибели этой сотрясалась земля, а льды плавились из серебра в черноту, забывал герой о том, зачем пришел сюда. И благородная улыбка его обрастала клыками, и тело его покрывалось чешуей, и новый Демон воцарялся на Севере. И так было всегда.
Принцесса же не желала даже слышать ни о Демоне, ни о камне. Она любила прекрасного юношу, которого однажды увидела на рыночной площади. У него не было ни богатства, ни славных предков – лишь доброе сердце и умелые руки, сильное тело и великая душа.
И когда узнал властелин об улыбках, что дарила принцесса юноше, разгневался он. И велел юноше отправляться к Демону и добыть камень, коли принимает он улыбки дочери. Ее же, чтобы не вздумала отправиться следом и скрыться с возлюбленным в южных землях, в которых жило дикое четырехрукое племя с кроваво-красными глазами, заточил он на вершине самой высокой башни…»
Сказка эта была древняя – и никто не знал, откуда взялась история о принцессе, запертой в башне.
Разве может отец поступить так с родной дочерью?
Берен тогда рассмеялся – и согласился с любимой своей, что история эта – всего лишь выдумка, и ничего подобного на свете никогда не бывало.
«Не говори “никогда”, доченька. Это слово Пришедших следом».
Никогда…
Она хотела крикнуть: «Отец, как ты можешь!»
Но промолчала, опустив голову.
Король боялся, что дочь его истает без солнечного света, не зная, что Солнцем отныне эльфийской принцессе служил лишь отчаянный смертный, что дерзко нарушил покой Дориата, отняв у семьи королевской согласье и радость…
А если бы не боялся – пожалуй, что и в темницу бы отправил провинившуюся дочь…
«Жила-была прекрасная принцесса. И звали ее… Лучиэнь».
И падает слеза на землю с высокой башни, бьется о листья деревьев, что не достигли ростом окна, скрывшего от мира прекраснейшую из детей Эру.
Плачь, дева. Плачь. Видно, и Последыши обладали даром предвидения, ибо давным-давно рассказывали детям сказку про тебя.

А под ногами не земля. Камень.
Впервые за всю жизнь.
Как случилось, что вместе с отцом от нее отказалась земля Дориата?!
Когда они ходили тропинками любви в лесах – земля не противилась.
Когда поцелуй расцветал на поляне – она не спорила.
Что же случилось теперь?
«Лучиэнь!»
Зов чужака.
Зов врага.
И нельзя не ответить.
«Да, отец».
«Даэрон-певец просит твоей руки и твоего сердца».
«Ты волен обещать мою руку кому угодно. Сердце же я оставлю при себе».
«Дочь моя, ты была послушна моей воле. Будь же послушна и сейчас».
«Прости. У сердца нет родителей».
«Он не вернется. А ты останешься в башне. Пока твое сердце не научится слушать голос разума».

 

* * *

 

Когда он увидел ее – он чуть не утонул.
Словно забыл, что теперь – лебедь...
Она шла по берегу, улыбаясь торжествующе.
Как будто одержала победу.
«Никогда не видел белку, которая скалится, как волк...»
И от мысли этой недалеко до другой: никогда не видел.
Такую – никогда.
Ни деву, ни зверя.
Ни оборотня, ни тень.
Никто не может сравниться с Ленти из Тол-ин-Гаурхот.
И нет прекраснее ее в этом мире.
Он тогда взмахнул крыльями... и волчья улыбка стала девичьей.
«Никогда не видела такого благородства... Даже среди родичей... А говорили, что нельзя и сравнить эльфийских мужей со Смертными. Действительно – нельзя... Он лучше».
Да и не Смертный он в Тол-ин-Гаурхот.

 

* * *

 

«Заклинаю тебя силами, что были прежде Арды! Скажи мне, где Берен?!»
«Его нет здесь», – ответили травы.
«Не видели», – усмехнулись сосны.
«Ушел», – клонят головки цветы.
Словно им – им одним – стыдно за невольное предательство.
Весна Дориата – Лучиэнь.
Его Владыка – Тингол.
И если Владыка решил, что весна не наступит – так тому и быть.
Чары лежат на земле Дориата...
На земле?!
И падает из рук незаконченное вышивание.
Со времени ухода Берена на нем едва ли добавилась пара стежков...

 

* * *

 

– Владыка, Хоррен просит Ленти.
– А она об этом знает?
– Нет. Но она не против.
– Ты так думаешь или ты в этом уверен?
– Я могу закрыть глаза. Но остальные...
– Белка и лебедь? Смертный и квендэ? Это может быть интересно. А то с прихода гостей у нас стало совсем тихо и спокойно. Даже не по себе как-то.
Желтые глаза улыбаются.
– Скоро великая Охота...
– И это значит, что нужно спешить. Готовь цепи.

 

* * *

 

Сквозь травы и зелень тебя заклинаю,
Сквозь камень и зерна услышь мою просьбу...
Тишина.
Земля, что живущим единая матерь...
Тишина...
Земля, что покровом становится мертвым...
Земля, что едина для Света и Тени...
Скажи где покоятся кости героя,
Который отправился в путь безнадежный?
И тишина обретает смысл.
«Его нет здесь», – черная плодородная Хранительница жизни Дориата.
«Его не было здесь...» – выжженная огнем мертвая долина.
«Много костей я храню, но нужных тебе не видала», – насмешливо. Земля Севера. Проклятая земля.
«Его нет здесь...»
«Его не было...»
«Много костей я храню...»
И несется безмолвно над миром весть от земли, что едина, жизнь ли дает ее почва иль смерть обещает пустыня...
И лишь Тол-Сирион молчит.
Он бы и рад ответить – да сила в золотых листьях душит голос его земли.
«Тол-ин-Гаурхот»...
И – еле слышно: «Он был...»

 

* * *

 

– Ты хмур, Владыка.
– А ты слышишь, как дрожит земля? Спала – и вдруг пробудилась.
И – не словами уже, волей своею:
Беспробуден, вечен сон твой,
Ну а если что приснилось –
Это грезы лишь, не правда...
И воспрянувшие зерна возвращаются во мглу небытия.
– Пора...
– Я сейчас, Драуглуин...
Он смотрит перед собой.
Что заставило проснуться его зачарованные владения?

 

* * *

 

Дай мне силы, мать живого,
Дай мне сил, обитель мертвых...
Из открытого окна свисают косы...
Сила, что хранится в недрах,
Станет пусть моей косою...
И свисающие кудри обретают крепость стали.
Мать-земля, во имя жизни
Волос пусть мой будет долог...
Змеями по камню башни
Косы черные сползают...
Словно древо, напитай их
Соками твоими, матерь...
Обнимают косы землю,
Льнут к ней, ластятся, и снова
Обвивают камень башни...
Дай же мне тебя достигнуть...
Всё.
Она берет в руки нож.
«Прости меня...»
Один взмах – и солнце – Солнце?! Разве солнце – не Берен?! – сияет, когда обретенная сила уходит обратно...
«Спасибо», – шепчут Древа, к которым вернулся Сок Жизни.
А веревка – вот она.
«Тол-ин-Гаурхот... Ты не пропускаешь никого – не пропусти и меня»...

 

* * *

 

И опять – пир.
«Эру! Дай мне увидеть цепи! Молю тебя!!!»
И впервые к теням присоединились... живые.
И стол вдруг стал больше. Во много раз больше.
И сели за него звери, наделенные страшною чуждою силой…
А посередине – двое.
Жених, похожий на Берена.
И невеста, прекрасная до холодного ужаса. И капли росы в волосах, словно звезды, мерцают.
Только нет в этих звездах надежды.
«Берен!»
Не слышит.
«Ты сходишь с ума, Король Нарготронда!» – чей это голос? Чей?
Берен похож на медведя. А этот – изящен, и каждое движение – словно взмах крыла…
«Эру!!!»
И впервые за все время тени отдают салют не Дому Финвэ.
А тем двоим, что сидят подле влюбленной пары…
«Слава!»
Похожи, как близнецы Феанора… Друг от друга не отличить…
«Слава!»
Только у одного – глаза волколака.
А у второго, чей голос, казалось, заполнил всю крепость…
«Да сплетут ваши судьбы единый узор, и да благословит ваш союз предвечный туман…»
Серые.
Единенье и братство! Губы жениха и невесты соединяются… И Финрод видит, как нос белки скрывается в красном, как кровь, лебедином клюве…
Единенье и братство!
«О Эру!»
– Гость наш, а ты не выпьешь за здоровье новобрачных?
…Серые глаза. И только на дне – багровое. Словно рок, настигший отряд, что шел к Ангамандо, дабы вызволить благословенный камень из вражьего плена…
Глаза Тол-ин-Гаурхот…
И под взглядом зачарованной крепости руки Короля обретают силу. Чуждую силу.
И он поднимает бокал в честь соединенных волею владыки теней, оборотней, призраков и волколаков…
«Оборотни! Они – оборотни! О Эру!!!»
«Слава!»
И пересохший от жажды язык стремится принять пьянящую влагу…
Только нет от нее облегчения. Лишь на губах – приторный вкус…
Крови.
Ободранный эльф поднимает голову.
Его товарищи – половина из тех, что покинули подземный город – спят, повиснув на цепях…
Камень под ногами. Не мягкий ковер.
«Спасибо тебе, Эру…»
И разум гаснет. Опять.

– Зачем ты сделал это, Владыка? Он же почти сломался?
– Свихнулся, ты хочешь сказать. Нет уж. Он для Охоты. А что толку охотиться за тем, кто лишен разума и не понимает своей участи, Драуглуин?
И, помолчав, так же холодно и равнодушно:
– К тому же этот эльф так уповал на Эру… И мне захотелось сыграть его роль.
Если Владыка решил, что в бокалах сегодня появится свежая кровь… так тому и быть.

 

* * *

 

Есть ли граница меж миром теней и миром живущих?
Никнет трава под босыми ногами… Словно не Весна идет по ней и не эльф – человек…
Впервые в жизни дочь Тингола оставляет свой след на земле.
Умирающий след.
Может быть, это и есть уже страшная крепость? Разве может быть шаг Лучиэнь столь тяжелым, чтоб смялась трава и цветы потеряли надежду?
Или ее надежда на счастье столь тяжела?
«Пусть».
Можно сорвать цветок – и он не приникнет к твоим рукам, и головка его склонится в отчаянии смерти.
Ее земля отвергает ее.
Прощай, Земля Дориата.
И не хочется говорить «До свидания».

Есть ли граница меж миром теней и миром живущих?
Да и знает ли она, что есть мир живущих?
Чары лежат на земле Дориата.
И разве не сродни бессмертие вечное – вечности смерти?
Может быть, это и есть уже страшная крепость? Может ли дочь Королевы-колдуньи враждебной стать чарам добра и цветенья?
Прощай, мама.
И не хочется говорить «До свидания».

Есть ли граница меж миром живущих и миром теней?
Жив ли ты, доблестный воин, что ныне стал пленником Мрака?
А если…
Ну и пусть. Она – дочь Тингола и Мелиан, не какая-нибудь.
Она – сама весна, и ее дыхание пробуждает дремлющие семена жизни.
Надо будет – она дойдет и до Владыки умерших. И уговорит его вернуть ей Берена.
И он не сможет не послушаться.
И тот, чьи владения ищет принцесса, не зная, живет ли земля или стала туманом и тенью – не сможет тоже.
«Где ты, ужас? Где вы, тени? Я же здесь!»
И тени пришли.

– Смотри-ка, тетка Финрода!
– Кто?!
– Да дочка Тингола!
– Лучиэнь? Ты не ошибаешься? Говорят, от ее взгляда цветы цветут. А эта, пожалуй, только заморозить способна. Небось пленница какая-нибудь.
– Говорю тебе, она это! Хуан ошибаться не может!
– Да ладно! Лучиэнь считается самой прекрасной на земле – хотя по мне, малышка Аредэль куда лучше. Но для Дориата Лучиэнь очень даже ничего. А эта – на нее ж смотреть страшно! Тень какая-то, а не принцесса эльфов.
– Ты вообще что-нибудь вокруг замечаешь? Помнишь, с кем Финрод ушел? Тоскует…
– Ну, знаешь, красавица – она всегда красавица. Что бы ни случилось.

У теней нет ни прошлого, ни будущего.
И даже настоящего – нет.
Хотя они помнят, что было, и знают, что будет.
У них нет чувств.
Хотя иногда они и смеются.
– И отвоюем Сильмарили!
У них нет чести.
Хотя они никогда не лгут.
Они врываются в твою жизнь на призрачных конях тумана и отчаяния.
И берут тебя с собой.
«Ну же! Где ваша крепость? Где ваш предводитель?»
Они не знают, что такое боль.
Хотя любят ее причинять.
Они не знают страха.
Хотя и внушают его.
«Ближе! Ближе! Или вы замечаете не живых, а только их ужас?»
Они не знают, что они – тени.
Что они не живут.
А если бы знали – что бы изменилось?
Они веселы и счастливы.
Всегда счастливы. И поют песни живых.
У них даже есть имена.
Келегорм.
Куруфин.

– Принцесса! Я не верю своим глазам! Вы – и здесь, в глуши! Какая приятная неожиданность! Даже этот пасмурный день стал ярче и радостнее! «Если бы! Надоели эти серые облака!»
Молчит.
Только смотрит.
«До чего же невоспитанны эти темные здешние эльфы! Никакого понятия о хороших манерах!»
– Но что вы делаете в этих диких местах, принцесса? Ваша прославленная красота не сможет защитить вас от волков! Право же, их расплодилось столько, что охота становится все более захватывающей. Но разве охота – женское дело?
Молчит.
Может, и прав Куруфин? Это не девушка – тень?

Словно отвечая ей, тень соскользнула с коня. И даже, кажется, что-то сказала.
Но что?
Ни звука.
Ни шевеления.
Ничего.

– Принцесса, может быть, вы заблудились? Не соблаговолите ли принять нашу помощь и защиту? Мы не собирались в Дориат, но если вам будет угодно, мы последуем за вами всюду! И клянусь, наши мечи и луки будут служить вам, покуда останется в этом нужда! «Да очнись же ты, колдунья несчастная! Нам что тут, до зимы стоять?!»

«Волки».
А вот и один из них – рядом с тенями. Огромный!
Она таких больших не видела никогда.
Берен бы посмеялся, наверное…
«Полно, соловушка моя! А ты вообще в своей жизни хоть раз живого волколака встречала?»
Берен…
– Хуан, ты что?
Прыжок во мраке – прямо к окровавленному солнцу на горизонте. И к Лучиэнь.
Огромные зубы впиваются в темный нитяной плащ…
– Хуан, назад!
«Это… это не волк. Это собака. И не просто собака, а живая собака…»
Радость – и разочарование. Словно вино и вода в одной чаше слились они в ее душе…
Живые не любят теней… и боятся их. Значит, либо я ошиблась, либо…
… и плащ падает на землю темной паутиной.
– Хуа…
Келегорм замолкает на полуслове.
А из рук Куруфина выскальзывает тяжелый узорный лук.

Они стоят вдвоем. Словно не расставались с колыбели.
Она держит руку на крупной голове с прижатыми ушами. А он ей это позволил.
«Это мой пес!!! Хотя… он может стать нашим…»
И небо наконец не выдержало пытки.
Хлынули крупные капли – не капли, струи… И кровь небес смешалась с синевой молний…
И взметнулись птицы, и застонали деревья, взвыл торжествующе ветер…
А четверо так и стояли.
Нет, не четверо.
Двое и двое.
Братья-принцы и принцесса с собакой.
Словно друзья, пораженные нежданной, но желанной встречей.
Или враги перед схваткой.
– Под деревья! Скорее!
Келегорм смотрит на брата пустыми глазами. Словно не узнает. Словно это и не он вовсе. А его…
– Келегорм! Опомнись наконец!
Она улыбается. Не тем, двоим, – Хуану.
Они смотрят друг на друга так, словно прекраснейшая из эльфийских дев и могучий пес, ставший пленником вечным срединных земель, связаны узами крови…
И вода становится для них вторым плащом. Серебристым плащом с застежками из фиолетовых молний…
Куруфин хватает брата за руку и несется под деревья – туда, где дождь не так жесток. А здесь, на поляне, его струи остры, как мечи…
– Келегорм!..

– Его звали Берен…
Странно: эти двое чужаков разбудили в ней способность видеть вещи такими, как они есть…
Или такими, какими их делает ложь…
…и когда гроза закончилась, оказалось, что до земли теней еще очень-очень далеко.
И с небес улыбались звезды. Как прежде.
– …и он ушел. Ушел
Келегорм прикрыл глаза. Незачем ей видеть, о чем он думает…
Это имя лишало рассудка.
«Тебе бы следовало быть благодарным ему, брат. Ведь это он увел из Нарготронда Финрода. Или ты опасаешься, что смертный встанет между вами? Не глупи…»
Конечно, нет. Что она видела в своем Дориате? Кого она там видела? Пришел чужак, обагренный славой и кровью кипящих сражений, кипящих вдали от земли, охраняемой Силой… и ей показалось, что лучше его нет на свете.
«Если дело в этом… Что ж, ты убил куда больше орков на своем веку, чем этот… человек».
Берен.
Словно в душу плюнули.
– Вы поможете мне найти Нарготронд? Вы поможете мне встретиться с Королем?
– Любое ваше желание для меня закон, Прекраснейшая.
«Конечно, поможем. И в город отведем, и с королем познакомим. Мы разве виноваты, что теперь король Нарготронда – не Финрод?»
Охота может подождать.

Тропы легли под копыта коней, и леса убегают вдаль.
Она не думала о том, что ее ждет.
Она не думала о нарушенной Финродом клятве – ведь он же остался, не так ли?
Она обнимала Келегорма, крепко вцепившись в его пояс.
А кони летели...
...подобно теням, порожденным туманом...
Нарготронд встрепенулся, согретый лучами взошедшего солнца...
Он подставил бока предвечному свету... и тени.
Прикрыл одеялом тумана дома. И лишь крыши слепили примчавшихся с ветром Владык Нарготронда...
– Жаль Финрода...
– Он сам выбрал свой путь. А брат его...
– Только наемник. Он сам это сказал.
– Не пора ли Нарготронду обзавестись королем? Финрод – не вернется!
Финрод не вернется, – смеются стены.
Финрод не вернется! – кричат окна из раскрытых ставен.
Финрод не вернется! – пляшут камни мостовой... когда их не видят.
И только пещеры молчат и тоскуют.
Нарготронд.
Город обреченных.
Город под тенью.

....И наконец утренняя дымка вспыхнула сполохами закатного оранжевого пламени.
– Посмотрите, моя госпожа... – голос Келегорма звучит глухо, сплетается с ветром...
и тенью.
– Это Нарготронд. Не правда ли, он прекрасен?
Она смотрит на пылающий вдали город... И ей хочется спрыгнуть с коня и умчаться обратно, в ту ночь, когда она повстречалась с Хуаном...
...и уговорить его уйти.
«Не могу. Я обещал...»
Слова не нужны.
И так всё ясно. Но
«мы с тобой очень похожи. А вот твой друг...»
«...Хозяин».
«Пусть хозяин. Он не похож на себя. И ты это знаешь...»
«...Я дал клятву...»
«Пусть будут прокляты все клятвы этой несчастной земли!!!»
– Да, он прекрасен, – она говорит равнодушно.
И рука ее невольно тянется туда, где под отороченным волчьим мехом седлом трется о конскую спину плененный плащ, скрученный веревками в бесформенный комок.
Плащ, сотворенный ее волосами.

Из-под копыта летит камень...
– Вернулись.
– Слишком быстро, я бы сказал.
– Зато не с пустыми руками.
– Волки могут подождать смерти. А вот деве ее и ждать незачем. Вот оно, подлинное мужество: отказаться от охоты ради того, чтобы помочь ближнему.
– Да, лучше бы нашим Королем был Келегорм, чем эта печальная тень под короной.
– Но Финрод…
– ФИНРОД НЕ ВЕРНЕТСЯ! – весь город выдыхает это разом. И черноволосый эльф умолкает. Что толку биться о стены?
«Я должен был догнать их! Найти!»
Поздно, бросает неслышно не город. А разум. Твой собственный разум, загнавший в ловушку и сердце, и честь...
...и даже твою душу. Твою собственную душу... если она у тебя еще есть.

Бессмысленный стук копыт складывается в столь же бессмысленные слова.
Король ушел, король пришел,
летит король по мостовой,
и сгинул прежний наш король,
Не жить стране без короля,
забудем прошлое, друзья...

Она не слышит.
Она думает, что скажет Финроду. Финроду, который нарушил клятву.
И вздыбилась темная тень в провале скалы...
– Принцесса, что вы предпочтете – отдохнуть с дороги?
– Я хочу увидеть короля.
– Ваши желания для меня закон.
«Разумные желания, безусловно».

Она не видит дороги. Не слышит тоскливого плача каменных стен.
– Сюда, пожалуйста.
Ее глаза прикованы к гербу на стене. Герб мужа ее двоюродной сестры...
«По крайней мере, мой отец никогда не нарушал клятв».

Шаги...
Они тяжелы...
Словно тот, кто идет между каменных стен, взвалил на себя еще один камень...
Тень на стене... не так велика, как она думала. Как она помнила...
Нелегко тебе далось нарушение клятвы, племянник...
Она сердито вскидывает голову, чтобы обрушить свое негодование...
...на кого?!
Он смотрит на нее погасшими глазами. И венец ему явно велик.
– Ородрет?!

 

* * *

 

– И он ушел. А я остался. Сторожить кусок металла. Ну и вот эти пещеры, пожалуй. Больше у меня нет ничего.
– А Нарготронд? – грустно улыбается она.
– А Нарготронд – там. Наверху. Это чужой город. Кто тебя привел сюда?
– Келегорм. И Куруфин.
Она поднимается.
– Мне пора.
– Если ты хочешь дождаться короля и своего жениха, лучше это делать здесь. Не ходи наверх. Пожалуйста. Поверь мне...
– Ты сам не веришь, что Финрод вернется!!!
...вернется...
...вернется...
...вернется...
Ее крик летит от стены к стене...
И встрепенувшийся камень теряет надежду...
...и терпение.
Они едва успевают выбежать... и герб на стене покрывается каменной пылью...
И стена со стеной смыкаются в братских объятиях...
Как воины перед последней атакой.
И забытые ныне пещеры обращаются в ломаный камень...
– Он не вернется, – говорит Ородрет. – Ты совершенно права.
Его голос уже умирает.
Как Нарготронд Фелагунда...
– Ему некуда возвращаться.

 

* * *

 

– Еще цветов.
Голос нынешнего владыки Нарготронда отрывист и сух.
И его слушают.
Сразу двое срываются с места, несутся в сады, чтобы выбрать букет для Принцессы...
– Герб короля Тингола готов?
Герб водружают на стену... вместо картины.
– Когда я говорил о железных ставнях, я не имел в виду эти прутья. Что, ничего поизящнее не нашлось?
На окнах – решетки с узором из листьев...
и крепким замком.

– Вы меня обманули!
Годы в Дориате научили ее многому...
Но она не знает, что можно попытаться выцарапать обидчику глаза.
Она не желает знать, КАК ей этого хочется!!!
– Вы меня обманули!
Келегорм почти искренне изумляется.
– Разве?
– Я хотела встретиться с Финродом!
– Принцесса, вы изволили говорить, что хотите встретиться с Королем. А король сейчас – Ородрет.
«А ведь он прав».
– Простите меня... Этот обвал...
Он кивает.
– Видимо, гномы строят не так крепко, как кажется... Но это больше не повторится. Вы будете жить во дворце. И когда Финрод вернется...
Финрод не вернется, – смеются стены.
Финрод не вернется! – кричат окна из раскрытых ставен.
Финрод не вернется! – пляшут камни мостовой... когда их не видят.
Ей нет дела до Нарготронда. И она не слышит их.

– Я благодарна вам за заботу, – привычная ложь, – но я не хочу ждать. Я могу им помочь. Хотя бы попытаться...
– Это безумие, принцесса!
Он стоит у двери...
– Я не прощу себе, если с вами что-нибудь случится!!!
...и она видит ключи от замка, спрятанные за могучей спиной...
– Мы соберем отряд и пойдем по их следам.
...она смотрит сквозь Келегорма, как будто...
– И если вы будете настаивать, я дам вам коня. И вы отправитесь с нами.
...он тень.
Она срывается с места... Поздно.
Он уже сказал всё, что хотел.
И ушел.
Лишь ключ повернулся в замке.

– ...Я беру в жены дочь Короля Тингола.
Вздохнули дома, и камни, и небо. Эльфы – молчат.
– Думаю, хорошие бойцы найдутся и в Дориате...
На небе зажглись первые звезды. Тусклые звезды.
Он набирает воздуху в грудь...
...и каменная пыль обжигает легкие. Но никто этого не замечает.
– ...Довольно нам сражаться порознь с единым врагом!
Враг... он так далеко, что кажется вовсе не страшным.
– Я не поддержал прежнего короля потому, что он был неправ!
...неправ...
...неправ...
...неправ...
бьется о стены домов безумное эхо.
– Мы соберем все силы эльфов и людей в один мощный кулак...
Как же много в Нарготронде новорожденных! Как много бойцов для его армии!
– ...и ударим. И я клянусь вам, что не пройдет и десятка лет
...нет...
...нет...
...нет...
Те, кто слышали голос здешних пещер...
– ...и Черная крепость падет под натиском наших бойцов!
...те, кто бился за Тол-Сирион...
– И земли Севера омертвеют так же, как ныне мертвы наши владения!
...мертвы...
...мертвы...
...мертвы...

Площадь молчит. И это молчание – знак, что он победил.
«Тогда – и только тогда! – мы отвоюем Сильмарили!»
И тут опять откликнулось эхо.
...мертвы! Мертвы! Мертвы! Или...
Келегорм был слишком доволен.
Он не услышал.
Те, кто слышали голос здешних пещер...
...мертвы.
– Наше спасение – в единстве!
Келегорм поднял глаза к небу и прокричал равнодушным звездам:
– ЕДИНЕНЬЕ И БРАТСТВО!
– Единенье и братство! – взревела толпа.
«Единенье и братство!» – кричали дома, и окна, и камни...
Единенье и братство! – кричал Нарготронд.
И лишь эхо молчало, не веря.

 

* * *

 

– Единенье и братство!
«Атство!» – эхо билось о камень.
– Единенье и братство!
Волколенок несется во всю прыть по узким лестницам, угрожая невидимой пока жертве.
– Единенье и братство!!!
Этот клич сотрясает стены крепости...
...и пленники – все, кроме одного, – вздрагивают в объятиях тяжелого сна, пытаясь вырваться...
И проигрывают.
– Единенье и братство!
...Бывшая белкой сегодня сжимает в объятиях мужа...
...и зарываются тонкие пальцы в лебяжьи перья...
Среброволосый мальчик отбрасывает железную решетку и врывается в покои.
– Когда? Когда наступит ночь великой Охоты?!
Сероглазый эльф улыбается – одними губами. Треплет волколенка за ухо.
– Не скоро, малыш. Для тебя – не скоро.

Единенье и братство!
– Здравствуй, Эстелион!
– Ты что больше любишь – стрелять из лука? Или схватку на мечах?
– Отведай вина, Эстелион – оно здесь отменное...
Тени рады новому другу.
Ему больше спать не придется.

– Почему? – Мальчик возмущенно вырывается и смотрит в глаза – до багрового дна...
– Не в этот раз. Ты еще мал, Таурлуин.
У тебя впереди много ночей...
А волколак, что вцепился в Луну, сегодня поглотит ее целиком.
Единенье и братство!

 

 

ИНТЕРЛЮДИЯ

БЕЗЛУНЬЕ

 

Полсрока прошло до великой Охоты...
Волколаки лениво лежат на камнях, пряча спины и души от злобы дневного светила...
Не хотят ни сражаться, ни пляску вести на поляне.
Лишь волколята из тех, кто постарше, скулят в нетерпении – пока еще можно.
Они станут взрослыми в Ночь Единенья и Братства.
Хотя в этот раз не отведают крови.
«Хочешь Охотником истинным быть – победи сперва тень».
Их спутником станет предвечный Туман, а вождем – желтоглазый оборотень.

Лебедь открывает глаза, сжимая в объятиях Белку. Неохота вставать... и не надо. Ведь сумрачный день за окном...
Даже тени сидят за столом, закрыв глаза...
...как и незваные гости.
Сегодня они останутся живы.
Потому что волчица спит на священной поляне...
Спит Тол-ин-Гаурхот. Сон ее сладок, как клочья тумана и кровь, что прольется в ночи Единенья и Братства.
Лишь волколята не спят. Не студят телами камень.
Они пытаются выть, угрожая предвечному Свету... хоть голос их тонок.

 

* * *

 

...Лучиэнь вздрагивает во сне... и просыпается.
Косыми лучами в комнату падает солнечный свет, словно он тоже здесь пленник.
Пленник...
Не уйти. Не забыться.
И в ушах до сих пор – волчий вой... Слабенький такой...
Словно волчонок, которого недавно притащил с Охоты Куруфин, еще жив.
Пушистый комок, поместившийся в сумке...
Его пытались кормить – он не ел.
Чуть не прокусил руку Келегорму.
А ночью перегрыз веревку – двумя успевшими вырасти зубами. И ушел прочь.
Его застрелили Стражи Ворот.

Никогда она не спала так много.
А что здесь еще делать?
Стоило ли спускаться с башни – чтобы попасть в другую?
Не вернуть зачарованный плащ. Не сделать новый.
Чужая земля не слышала ее голоса.
Она здесь не дочь короля – красивый трофей...
Который Нарготронд не хочет отпускать.
Ведь это – залог Единенья и Братства с землей Дориата...
Черное полотно. Красная нить.
Никогда им не быть вместе.
«Вам никогда не быть вместе, Лучиэнь...»
И она теперь верит.
Если твоим врагом сделалось время – не повернуть его вспять, и всякая битва бесплодна...

– Представляешь, она молчит! Ни словечка ни проронила.
– А чего ты хотел? Подожди, брат. Оставь ее пока. Придет время – и она сама придет к тебе.
– Почему ты так уверен?
– Потому что у нее не будет выбора! Когда мы упускали добычу, брат?
– Тот волчонок...
– Это я виноват. Надо было сразу его прикончить, а не тащить сюда. Только зря мучался. Да и зачем он нам?
– Кто знает, – вздох. – Однажды мы уже хранили Сокровище... и потеряли его.
– Но Лучиэнь – не Сильмарил. А ее возлюбленный – не Моргот.
Смех бьет без промаха в стены нового замка Владык Нарготронда...
...а стены не шелохнутся. И не такое видали...

 

* * *

 

– Ну и как там Берен?
– Где – там?
– Ну, где-нибудь...
Младший из тех, кто готовит еду у костра, смущается.
– Нету Берена, – старший из них мрачен. Его очередь сторожить котелки подошла, как назло, именно в тот день, когда отряд ушел перехватить орков, которых видели вчера там, где им не место...
– Как это – нету?
– Сгинул. Говорят, дориатские его прибили. Чтобы не ходил, где не следует...
– А вот я недавно был в городе, и там говорили, что Берен станет мужем Лучиэни!
– Тогда точно – дориатские прибили. Или нарготрондские.
И правильно сделали, я тебе скажу. Где это видно, чтобы человек на эльфийку заглядывался? Во всем должен быть порядок. Как при отцах наших. И при дедах. И при прадедах. Не бывало такого. И не будет. Если бы к моей дочурке какой-нибудь эльф пожаловал, я бы его тоже прибил... Мешай давай!
...Из кустов вываливается воин. Без шлема.
И лица на нем нет.
Лишь кровавая корка...
Они бросаются к нему – все трое.
А младший помешивает в котле похлебку.
«В разведку, говоришь? Сначала кашу варить научись, как следует!»
Пригорит – засмеют ведь...
Жаль Берена. В глаза его не видел – а все равно жалко.
Герой ведь...
Голос старшего врывается в мысли ударом кинжала.
– Бросай это дело.
– Но отряд скоро...
– Нет больше отряда... – камнем по воде. Как в детстве. «Сколько кругов? Ну? Десять?! О-о-о...»
– Бросай, говорю. Уходить надо...
Их четверых ждет дорога.
А пятый отныне бессмертен. Он ведь прошел через гибель...
Бессмертье настигнет их ночью – когда они встретят нездешних людей, и поймут, что...

...не вырваться.
С молчаливым укором смотрит красная нить.
Словно молит – опомнись, смирись! И волшебным узором с черным полотнищем нас обвенчай...
Солнечный свет, словно пленник, обретший свободу, уходит.
Тщетно решетки ломает, сгущаясь, вечерняя мгла.
Вот и еще один день прошел.
И лишь волчий вой в ушах...

...становится гуще и крепче. Пусть нет этой ночью Луны. Но завтра она появится снова.
И по следам волколят, что ныне вплетают свой вой в тишину, крадется взросленье.
Еще один шаг. Длиною в день.

Стихли шаги, и смех за окном...
И безмолвна земля, которая скована камнем.
Даже деревья в Нарготронде – словно из камня. Хотя и живые.
И с каждым мгновеньем темнеют.
Безмолвье.
Сколько ни смотри в окно – все равно ничего хорошего не увидишь. Она хочет вернуться на ложе...

Тяжела ночь Безлунья.
Келегорм мечется в гостевых комнатах – «Они наверняка уже здороваются с Мандосом... Но все равно надо подождать... Пусть покои Финрода ждут своего мертвеца...» – и не может остановиться.
«Они наверняка уже мертвы!»
Он не думает ни о принцессе, ни о власти.
Он жаждет плоти. Мертвой плоти.
Чтобы похоронить прежнего короля.
«Перевешу герб дяди в гробницу... Драгоценных камней побольше, узоров на стенах...»
Он жаждет костей, что покоятся в захваченной врагом земле...
«Я не желал тебе зла, родич. И тебе, Пришедший следом. Но вы сами выбрали свой путь...»
...чтобы отдать их Лучиэнь.
«Ты будешь оплакивать его, любовь моя... и я не лишу тебя права на горе. Мы возведем ему курган – и он покроется зеленой травой. А если ты захочешь – то и цветами. И если ты не захочешь жить в Дориате – я отвезу тебя туда, куда ты пожелаешь... Я сделаю всё для тебя, любимая...»
Только бы Берен поскорее покинул эту землю.
И всё будет так, как и должно быть.
«Даже если Тингол попросит Сильмарил – я его добуду. Для тебя».
Тяжела ночь Безлунья...
На небе – ни звездочки... и облаков не видно. Одна чернота.
Келегорм прижимается горячим лбом к решетке...
...и видит одно-единственное облако.
Которое притягивает взор... и завораживает сердце.
Кажется? Или оно действительно похоже на...

Небесный волколак воцарился над миром.
Сегодня соперников у него нет.
Но нет и добычи.
Она появится завтра.
– Луна побывала в утробе небесного волка. И завтра он даст ей новую жизнь.
– А что такое луна, Владыка?
– Пришедший от Эррху. Из младших, – сероглазый эльф невольно морщится. – Луна – это его корабль. А на нем – цветок. С их дерева.
– А почему тогда мы ее так любим? – Луин (скоро его уже никто не назовет детским прозвищем!) удивленно косится в окно.
Луны там нет. Зато есть волколак.
– Потому что даже враги могут стать союзниками. Не желая того, разумеется. Как наш гость, например...
– Да, знаю, он станет добычей, а это почетно! И когда мы закончим Охоту, он станет нам братом!
– Мы?
Финрод снова вздрагивает во сне... и сжатый в пальцах бокал разбивается.
«Заменить?» – Драуглуин, как всегда, замечает любой непорядок.
«Нет. Он все равно не пьет».
– Нет, Таурлуин, – вслух. – Мы закончим охоту. Не ты.

Бокал тает на полу, словно лед. Только капли остались.
...Келегорм тупо смотрит на осколки.
Надо же – разбил бокал и даже не заметил.
Тоскливая ночь.
И имя тоске...

...Лучиэнь снова зовет. Может, ночью ее голос слышнее.
«Заклинаю тебя, земля Нарготронда!»
Молчит.
Ей все равно.
Даже земля Севера была милосердней... хотя и смеялась.
«Не пытайся говорить с камнем, дочка. Это не наша стихия».
Однако в пещерах Фелагунда, что обрушились на ее глазах, ей было так же спокойно, как в лесах Дориата...
«Финрод!»
Лучиэнь уже не занимает волколак за окном. Она вцепилась в решетку, как хищник в добычу.
«Именем Финрода Фелагунда!»
И пещеры отозвались...
...волчьим воем.
– Завтра Луна вернется. И мы начнем Круг, собирая силы к Охоте.
– А я?
– И ты, – сероглазый эльф улыбается ощетинившемуся обиженному волколенку с глазами цвета тумана.
И несется над миром охотничья песнь волколаков...

...Келегорм вздрагивает.
«Проклятая земля!»
Они там – он уверен. Они там.
И когда у него будет достаточно войска...
Он вернет Тол-Сириону его имя. И его суть.
И похоронит останки героев.
Героев-безумцев, заложников клятвы.
«Здесь покоится Финрод Фелагунд, Король Дориата... Тьфу ты! Нарготронда, разумеется!»
«Этот камень поставлен в честь доблестного Берена, сына Барахира, да не сотрутся эти знаки, пока стоит мир!»

Камень вечный, стань мне другом...
Она прижимается к решетке всё теснее, пытаясь пробиться сквозь холод железа...
Помогите мне, пещеры...
И железные листья кладут печать на ее лоб...
Фелагундом заклинаю!
Келегорм выбирается из тумана сладкой мечты...
Показалось? Или земля действительно вздрогнула?
Чего ты хочешь, дева?
От изумления Лучиэнь разжимает пальцы.
«Не жди ответа от зачарованного тобою, дочка. Их дело – не вести беседу, а повиноваться...»
«...а если они не захотят?»
«...вздор. Либо ты заклинаешь их, либо нет. В первом случае они подчиняются. Во втором... лучше бежать сразу. В этом мире лишь Темные силы – больше твоих. Но они не станут с тобой говорить...»
Она теряет нить заклятия... И рада ответить странно знакомому голосу здешнего камня.
«Я хочу выбраться отсюда».
«Если бы ты осталась в пещерах – тогда мы расступились бы. Мы умеем выбираться наружу... Хотя и не любим солнечного света. А впрочем... попробуй эти свои словечки. Мы слышали, как ты днем звала Нарготронд. Зря силы тратишь, знаешь ли... Этот город под тенью...»
«Это же Нарготронд!»
«Город-предатель» – там, в глубине, обвал. Она слышит грохот сердитого камня...
«Дома я могла вырастить косы до земли!» – гордо.
«И чем тебе помогут волосы? Железо ими не сломать...»
«Но вы же – камни! И замок из камня! Железо не уступчиво, я знаю... Но камни...»
«Эти камни – тоже предатели», – мрачно. – «Мы не станем говорить с ними».
«Тогда с ними буду говорить я!»
Камень вечный, заклинаю
Силами, что выше неба...
Расступись передо мною,
Обратись огнем иль прахом –
Отпусти металл плененный!
Она положила ладонь на стену...
Тщетно.
Камни замка спали. Или...

«Они мертвы... Эта затея – безумие...»
Земля больше не дрожала. И Келегорм успокоился.
Только бы найти тела.
Иначе придется ждать слишком долго.
Хотя короток век человеческий.
Сотня лет, двести...
Мгновение в бесконечности жизни...
И пытка. Для него.

«Они мертвы, принцесса. Они не понимают тебя. У камней не бывает весны...»
Лучиэнь безвольно опускается на ложе. Это дерево – тоже мертво.
Убито...
...Не воскресить того, кто не жил...
«Фелагунд смог бы... или гномы...»
Пещеры замолкли.
И только сейчас Лучиэнь понимает, почему их голос казался знакомым.
Он был – ее собственным.
Было? Не было?
«Не пытайся заклясть камень. Это не наша стихия...»
Может, молчали пещеры? И говорила она сама с собой?
Лучиэнь берет в руки нить... и красный клубок начинает свой радостный танец.
«Я начну вышиванье... А после, когда придет день, я засну. И ко мне придет Берен».
Игла наносит черному полотну первую рану...
И рана сочится кровью стежков.
«Берен…»

...Ободранный человек улыбается на своем стуле с высокой резной спинкой, сжимая бокал, как любимую деву... и хрупкий хрусталь не выдерживает.
«Да что же это такое, наконец! Второй уже!»
«Брось, Драуглуин. Они уже сроднились с Тол-ин-Гаурхот. И эта ночь тяжела даже для них».

Келегорм тоскливо смотрит на облако, что так похоже на волколака.
«Скорей бы кончилась эта проклятая ночь...»

«Берен…»
Нить и полотно соединились.
Пожалуй, лишь они в этом городе были счастливы.

 

* * *

 

Утро. Непривычно хмурое.
Дом. Непривычно тихий.
Мальчик открывает глаза, потягивается…
Странно…
Обычно – когда он просыпается – дом полон шорохов и шума.
Во дворе отец колет дрова.
На земляном, самом низком этаже мать переговаривается с соседками – прямо через окно. Ведь ее мужчины вот-вот потребуют завтрак… Отлучаться никак нельзя…
– А вы слышали?..
– Говорят, что…
А сегодня все тихо…
Мальчик потягивается, не замечая, что тонкое одеяло остается на месте. Что он сам лежит неподвижно, бледный и непохожий…
…на живого.

– Просыпайтесь! Да просыпайтесь же! Беда!!!
Мальчик вскакивает, хватается за рубашку…
И замирает, не видя собственных рук.
И рубашка лежит на полу, как будто ее никто не трогал. Скомканный белый комок на коричневых деревянных половицах…
– Просыпайтесь, беда!
Он летит вниз по лестнице – туда, откуда доносится этот страшный крик…
Ему некогда думать о странностях этого дня…
– Умерли они все! Да что же это, Эру единый?!

Не скрипят половицы под детскими ногами…

Голосов становится все больше. Словно у отца – день рождения.
– Да как же это?! Я же с ней только вчера разговаривала!
– Успокойся, не кричи, – густой и уверенный бас. – Пойдем отсюда.
– Да как же мы пойдем?! Подруженька моя!
– Пойдем.

– Мама!
А ответа нет.
И стены смиряют отчаянный голос ребенка…
– Мама, – он уже не кричит. Он шепчет.
А мамы нет.
И он стоит посреди светлой комнаты. Один.

– Ты что говоришь? Как это – дом сжечь?!
– Послушай… Ну, послушай меня… Помнишь, вчера вечером туман был?
– Ну и что?
Она и не слушает. Ей некогда. Ее подруга умерла, ушла на Пути. А значит – нужно помочь ее телу. Чтобы оно не мешало полету души…
– Говорят, туман иногда приносит летучую смерть… И она забирает с собой всех, кого встретит…
– Знать не хочу эти эльфийские сказки!!! Умерший должен лежать в земле, с почетом. Как подобает!
– Мы сожжем дом. Посадим вокруг пепелища тополя… И смерть пройдет стороной.

– Мама…
Голоса стихли. Как не было их.
– Мама…
Он тянет на себя непослушную дверь…
А она не поддается.
И рук нет.
Но ребенок так хочет попасть туда…
И проходит сквозь стену.
Они лежат вдвоем. Обнявшись. И улыбаются.
Только улыбки застыли волчьим оскалом…
И мальчик понимает, что они не встанут. Никогда.
– Мама?

«Подруженька моя…»
А дом стоит. Будто ничего и не случилось.
Будто не потерял он хозяев.
Всех сразу.
И дочь плотника – такую веселую и улыбчивую.
И мужа ее – скорняка, которого знали не только в селении. Каждый охотник носил сюда добычу, чтобы она стала одеждой…
И мальчика – смешливого и смышленого. Дед его учил уже – себе на смену.
Старый плотник стоит впереди всех с факелом в руках.
И медлит.
Да и кто бы торопился?
Не дом ведь жечь будет – себя. Свое будущее, ещё вчера – такое ясное и определенное, а сегодня ставшее пустой мечтой…
Будущее селения – кто же строить будет? В селении лишних рук нет, неужто чужака брать придется?
Да и будет ли оно – селение…
Седовласый старик стоит молча… И вдруг решается.
И пламя жадно соединяется с тем, что было когда-то сосной, а потом стало домом…
Она смотрит на большой костер.
Может, лучше так.
Пусть останется в памяти вчерашний день. С будничными заботами и пустой болтовней.
Пусть постылое сегодня уйдет из памяти, как однажды увиденный кошмар.
«Подруженька моя… ох, знобит меня что-то. Прилечь бы…»

Он пятится обратно к двери.
Мама не вернется.
Отец тоже.
А сам он – как же? Ведь рук нет… И стены ходить не мешают…
Напротив кровати – зеркало.
А там никого нет…

Огонь горит все ярче.
Только те, кто собрался вокруг, видят не пламя – туман…
Кто же – я?
Смилуйтесь над нами, Валар! Смилуйся, Единый! Пусть все зло сгорит вместе с этой сосной, ставшей домом для смерти!
Имя счастья известно призраку…
Тол-ин-Гаурхот…

Он выбегает из дома, уже не замечая ни стен, ни дверей, ни окон.
Какая разница? Раз уж все так плохо…
– Дедушка! – мальчик с размаху бросается к нему, пытаясь спрятаться от мира, внезапно ставшего чужим, – и пролетает сквозь сгорбленную фигуру…
Молчание.
И только треск пламени вокруг.
Мальчик оглядывается…
А дома нет.
Только головешки остались.
– Дедушка… – в спину. Растерянно.
Имя счастья известно призраку…

А ей все хуже. Дрожь из души выходит наружу, скользит вниз по затейливо переплетенным белой лентой волосам, обвивает талию непрошеным поясом…
И девушка падает.

Как мало нужно огню, чтобы уничтожить то, что отдали ему на расправу!
Вокруг пепелища – черной раны в коричневом теле земли – по четырем углам выкопаны ямки…
И тополиные ростки наготове.
Такие маленькие, такие беспомощные…
Когда они вырастут – они станут огромными деревьями. И пух будет садиться на подоконники, защищая живых от настойчивой смерти, для которой не служит законом ни время, ни старость…
Только вот есть ли у тополей время состариться?
И есть ли оно у той, что лежит сейчас в горячке, заливая вонючим болезненным потом свежепостеленные простыни?
А он сидит рядом, сжимая ее руку…
«Может, обойдется? Она у меня впечатлительная… Пусть поспит…»
И – вслух:
– Сыночек, погаси огонь. И угли вынеси. Жарко что-то…
Так и хочется – прилечь…
И несется сквозь ясный и солнечный день на коне черноглавом взволнованный всадник…
«Беда у нас, Король Фингон… Беда… туманная смерть пришла…»

А мальчик, потерянный жизнью, бродит по улицам.
И собаки, прежде приветствовавшие его радостным лаем, уносятся прочь при одном его появлении.
И только холодный, неведомый голос звучит в его заблудившемся разуме.
Имя счастья известно оборотню…
И вдруг – совсем рядом.
Дуновением ветра и материнской лаской.
«Дождись Луны, малыш… мы тебя ждем».
Он бродит по улицам.
Он глядит в дома, где поселился туман… отныне и навеки.
Он знает, что скоро на этом месте останутся только головешки.
Он знает, что скоро попадет домой.
В неведомый сказочный замок.

 

* * *

 

– Мы непременно соберем отряд, принцесса...
Лучиэнь не отрывает глаз от рукоделия.
Эти слова стали такими привычными. Как стены вокруг. Как бессмысленно-красивый узор на черном – словно сгустки крови ее души.
– Знаете, ваш отец потребовал вернуть вас домой. Мы не дали согласия.
Она не слышит.
Игла в руках – словно пчелиное жало. Только пчеле первый укус стоит жизни.
А игла впивается в ткань снова и снова.
– Что вы хотите, чтобы я сделал? Да оставьте же в покое эту вышивку! Или это еще один волшебный плащ?
И нить рвется.
– Я ничего не хочу от вас, – очень тихо. Очень спокойно.
Только лохматая нить танцует у ушка иголки...
И не хочет соединиться с ним.
Он говорил еще что-то... почти кричал, захлебываясь словами... И вдруг затих.
– Принцесса, что с вами?
Игла упала в ковер и зарылась в нем – словно прячась от гнева эльфийского принца.
А она смотрит на него, словно слепая – не видя.
И глаза ее заволакивает белым, словно облаками. Словно бельмами, что бывают у смертных – не эльфов...
«Еще один волшебный плащ».
Хуан.

А ведь они были вместе так долго...
Слишком долго.
Чувство вины давило все сильнее, готово было прорваться воем.
«Я должен был...»
Где началась та тропа, что привела сюда их обоих? Там, в землях, где все были живы – и только самые старшие помнили, что так было не всегда?
Где зажглось это пламя, в котором сгорел прежний Келегорм, – уж не на проклятых ли кораблях, несших по бурному морю убийц своих создателей?
Или – не было никакого другого Келегорма? Просто он наконец-то стал самим собой?
«Отпусти ее».
«Нет».
«Она сильнее, чем ты думаешь. Судьбы этой земли – в ее хрупких ладонях...»
Не стоит мешать исполнению воли Судьбы, что приходит незваной...
Тщетно.
Он уже не слушает. Никогда не слушал, на самом-то деле.
Что выше – верность другому иль верность себе?

Келегорм вышел, пробормотав какие-то извинения.
«Хуан...»
Проклятье жестокой судьбе! ее предали все – отец, Нарготронд и надежда.
И Хуан.
Они были вместе – в ту ночь, когда она встретила
– оборотней –
двух воинов, что держат ее здесь, в этом городе, скрытом под Тенью...
А ведь это Хуан сорвал с нее плащ.
Это Хуан сказал Келегорму, чтобы плащ у нее отобрали.
Хуан, с которым ее связали узы
– родства –
крови, унаследованной от Пришедшей-из-Незримого. От бывшей Незримого частью когда-то.
Только он мог почувствовать Силу заклятий в невзрачной одежде, сплетенной из шерсти странного зверя
меня.
Хуан предал не ее.
Он предал себя.
Как Моргот.
Как...

Огромный серый волколак разорвал круг, метнувшись в его середину...
– Единенье и братство!
Сегодня здесь все – даже те, что лишь накануне открыли глаза и взглянули на мир, хранимый предвечным туманом.
Сегодня здесь те, кто обликом схожи с Детьми, порожденными Солнцем, кто ждет с нетерпеньем единственной в месяце ночи, когда на руках появится шерсть и вырастут когти и зубы, достойные сути...
Сегодня не будет охоты – нет силы в Луне: лишь серп показался из пасти небесного волка.

Верность и честь – слова, что стали основой всей жизни...
Что лучше – спасти господина, предав, или верность хранить незабвенно?
Он не раз заслонял Келегорма от жаждущих крови...
Теперь же его господин сам жаждет крови и смерти...

Земля, что стала основой всей жизни... А жизнь была долгой. И будет.
И в каждую ночь возрожденной Луны Владыки выводят фигуры священного танца на тайной поляне.
Сегодня их пятеро.
Драуглуин.
Первый из тех, кто не ждет полной силы Луны, чтобы стать волколаком, иль эльфом, иль смертным, иль кем пожелает.
Харрен.
Она родила Тол-ин-Гаурхот сына.
Таурлуин.
Он – стал вторым. И надеждой для тех, кто лишь в ночь полной силы Луны может стать волколаком...
Хорррхэ.
Она родила Тол-ин-Гаурхот сына.
И тот, кто окутал предвечным туманом эльфийскую крепость.
Чьей воле теперь подчиняются даже упрямые глупые камни.
Чья вечная жизнь подарила им радость не-жизни.

Владыки скользят в темном небе, подобно теням, что не ходят на праздник Луны Возрожденья.
Тени опять распевают эльфийские песни.
И с ними пируют незваные гости.
Сегодня они останутся живы – волчица танцует священную пляску.

Чей взгляд пронзает глаза Келегорма насквозь – изнутри?
Что важнее – заслонить господина от верной смерти? Или от верной не-жизни?
Не дать ему умереть – или не дать ему стать... оборотнем?
Ведь оборотень – это не тот, кто становится зверем.
Это тот, чьими глазами смотрит туман.
Владыки плетут фигуры священного танца...
И темный прерывистый след остается на синем тумане. След волколаков.

«Он предал не меня. А себя».
Нить и иголка снова забыты.
По пальцам ударило что-то холодное.
Тяжелое, словно ее неволя.
Она опускает глаза... и видит спрятавшийся в ковре ключ.
Лучиэнь смотрит на узорчатое железо, потирая ушибленные костяшки...
...и не сразу понимает, что ключ прячется не от нее.
«Хуан...»
Он не разбил решетки. Не сокрушил ее темницу.
Лишь принес ей ключ.
Если бы он прыгнул к ней в комнату – она удивилась бы меньше.
Полоска металла...
«Торопись...»
Голос был глух и бесплотен, как свет возрожденной Луны за окном.
Она метнулась к двери легкою тенью, ключ скользнул в замок... и не захотел повернуться.
Лучиэнь дернула... Тщетно.
Раз за разом...
Она налегла на дверь всем телом, заклиная кого-то, кто был неизмеримо выше и сильнее – она даже не понимала хорошенько, кого, – чтобы он даровал ей силу. Не ту, что разбить помогает цепи враждебных заклятий.
Просто силу в руках, чтобы нести тяжелое ведро с водой от колодца – длинной и пыльной дорогой. Как делают смертные девы. А потом испечь хлеб, а потом прибрать дом, а потом танцевать...

...при Луне.
Но пляска закончена.
Чары ночи пронзил первый луч ненавистного Солнца...
Он пронзил тонким лезвием мрак, и туман окрасился кровью.
Кровью, что нынче прольется в великой Охоте.
Кровью, что нынче основою станет
Единенья и братства.
Только миг... и туман стал стеной на пути Пришедшей-от-Эррху.
Стал защитою тем, кто устало бредет по тропинкам из стоптанных листьев, возвращается в норы и замок.
Скоро Луна обретет полную силу.
Скоро наступит ночь Единенья и братства.

 

* * *

 

Она устает быстро. И садится, обняв руками колени, подмяв под себя высокий ворс ковра...
Слишком сильно вспыхнула надежда.
«Зачем?»
И отчаяние наконец прорывается слезами.
«Окно!»
Голос тих и бесплотен. Как голос травы, что мертва в Нарготронде.
Окно?
Лучиэнь поднимается медленно и осторожно, продвигается на ощупь, словно ослепла от слез, что глаза жгут, как пламя.
Вот она – скважина – рядом. Ластится к руке, словно испуганный зверь.
Ключ повернулся с легким щелчком. Словно шепнул: «Возвращайся».
А внизу в предрассветном мраке, пронзенном багровым лучом дневного светила, белеет спина огромного пса!
«Хуан!»
«Я подхвачу. Быстрее».
И она делает шаг.
Шерсть Хуана на ощупь похожа на ворс ковра.
И когда они темною тенью несутся по предавшему своего короля городу, Лучиэнь то и дело тихонько дергает себя за отросшую прядь, чтобы поверить, что это не морок, пришедший в ночи, подаривший надежду, что утро надежду уже не отнимет.
Так делал Берен.

 

* * *

 

Он бредет по лесу.
Странный лес.
Серое небо.
Золотые листья.
И голые деревья.
Если деревья голые – пора идти спать в берлогу.
Но спать не хочется. И берлоги нет.
Медведь роется лапами в листьях, пытаясь достичь земли...
Но ее нет.
Слой за слоем... и вокруг – золотой дождь из крупных узорчатых капель.
Сухих.

Они несутся по городу темною тенью...
Тень отстает, оседает на стенах...
Огромный пес с головою эльфийки.
Лучиэнь не сразу замечает, что за ее спиной крыльями вздымается плащ из шерсти странного зверя.
Плащ, сотканный из ее волос.
«Надень».
Голос бесплотен, как луч восходящего солнца...
И падает стражник, внезапно сраженный легкой стрелою тяжкого сна...
Огромный пес.
С головою эльфийки.
Чудовище.
Оборотень.

Медведь устает, садится на задние лапы... И рев потрясает серое небо.
Усталые когти царапают серый туман...
– Странно, – желтоглазый эльф пожимает плечами. – Он ведь почти оборотень. Что заставляет его оставаться человеком?
– Что-то. Гордость, быть может. Иль разум. Иль сердце. Какая разница?
– Но мы могли бы помочь...
– А зачем? – серые глаза с багровым дном смотрят в окно равнодушно. – Тратить столько сил на жалкое дитя дневного светила? Чтобы он мог стать медведем? У нас достаточно тех, кому это по нраву...

 

* * *

 

Солнце взошло.
Они мчатся в лесах Нарготронда темною тенью...
И пораженные ужасом звери прячутся в чаще...
Даже голодная волчья стая, что не боялась охоты, уходит с насиженных мест, унося, зажимая в зубах, не добычу – волчат...
Огромный пес.
С головою эльфийки.
Чудовище.
Оборотень.
В этот лес пришел оборотень...
И хоть он проносится прочь, не требуя крови...
...но лес опустеет, если чудовище снова вернется.
Как Тол-ин-Гаурхот.
Как Нан-Дунгорфеб.

 

* * *

 

Медведь поднимается и идет дальше.
Он не хочет спать.
Он хочет есть.
Но нету в лесу ни малины, ни вкусного меда...
Пахнет лишь листьями, мокрым туманом…
...и смертью. Бескровною смертью. Невкусной.
И несется рев над зачарованными землями...

Далекий вой.
Хуан поднимает уши... Но в горестном крике ушедшей от гибели стаи нет больше угрозы. Лишь ужас.
И Хуан несется вперед – по дороге Судьбы, что сидит на спине недремлющей легкою тенью...
Волки ушли. Не будет хорошей охоты.
Там, впереди, есть добыча, достойная мощного духа, что раньше служил Келегорму...
Он знает, куда он так мчится. В ту землю, что стала приютом для тех, кто звериной душой обладает.

Лучиэнь не замечает, как мимо проносится время...
Она не думает о том, что ждет ее в скованной чарами злыми несчастной земле Сириона...
Она не слышит воя ушедших волков.
«Берен. Я иду...
Тол-ин-Гаурхот... Не пропусти и меня...»

 

* * *

 

Медведь бредет среди золотых листьев.
Он голоден.
ГОЛОДЕН! ГОЛОДЕН! ГОЛОДЕН!
Он не хочет малины и меда.
Он хочет добычу. Из плоти и крови.
Он жаждет когтями вцепиться в мягкое горло...
Он жаждет зубами сквозь кожу и шерсть рвать теплое мясо...
Он голоден...
ОН ГОЛОДЕН!!!
Рев медведя возносится к небу...

 

* * *

 

Хуан знал, что на свете есть оборотни.
И он удивлялся невиданной глупости тех, кто, родившись с устами, полными речью, вернулись к немой пустоте и звериным повадкам...
Пес тоже хотел бы стать оборотнем.
Чтобы уметь говорить.
Чтобы заставить хозяина слушать ушами, коль сердце молчит...

 

* * *

 

И небо ответило.
Звонким голосом эльфа, что быстро идет по дороге навстречу.
Он беззаботно поет, не видя медведя...
Убить. Съесть.
Медведь прячется за ближайшее дерево.
Но эльф не слышит топота лап, не видит следов, что остались на скомканных листьях...
Убить. Съесть. И напиться крови.
Медведь выходит навстречу, встав на задние лапы...
И эльф испуганно пятится, нащупывая на поясе...
Острый сучок твердого серого дерева. А может, камня. А может, еще чего-нибудь.
Медведь заключает эльфа в объятия...
и замирает.
Морда эльфа ему знакома.

 

* * *

 

– Кто стоял на страже?
– Прости, Владыка. Я заснул... я не знаю, как это получилось... А во сне видел оборотня...
– Что ты несешь?!
Келегорм задушил бы его... но его разум не спит никогда. В отличие от этого нарготрондского раззявы.
– Пес с головою эльфа, господин. Это лишь сон...
– Где Хуан?!

 

* * *

 

«Финрод...»
Медведь отступает.
А эльф срывается с места... и бежит, показав ему спину...
Убить. Съесть.
Финрод.
Что за Финрод?!
Глупое слово. Невкусное.

 

* * *

 

– Прости меня за мой гнев. Ты не виноват.
– Как вы можете так говорить, господин? Я заснул! Я заснул на посту! Мне нет прощения!!!
– Это не твоя вина.
Келегорм кладет руку на плечо стражнику.
– Это лишь чары. Никто не может им противостоять. Ни ты, ни я...
Стражник молчит. За него говорит его взгляд.
«Я умру за тебя, если нужно...»
Он больше не служит Ородрету.
Как и его друзья.

 

* * *

 

Он голоден.
ГОЛОДЕН, ГОЛОДЕН, ГОЛОДЕН!!!
Медведь стоит, зарыв когти в листья, не зная, что делать...
Финрод.
Он не знает, что означает это слово.
Он лишь знает, что не может это убить.
И съесть не может.
А голод сводит с ума, ломит кости, лишает рассудка...
И медведь впивается в собственную лапу...
Берен ломает зубы о злое железо оков...
Но не просыпается.

 

* * *

 

«Остановиться?»
«Нет».
«Послушай, тебе нужно поесть...»
Она не чувствует голода. Но и Хуана обижать не хочет.
«Нам надо спешить».
«Поверь мне, мы можем вечно кружить в этих лесах... И не найти верной дороги».
Она сидит у костра и смотрит на огонь.
И даже что-то ест.
Кажется, раньше это был заяц.
Она просыпается, завернутая в собственный плащ.
Его несет в зубах Хуан.
Огромный пес.
С плащом в зубах.
Он больше не похож на чудовище.

 

* * *

 

– Хорош оборотень... оставь его, Драуглуин. Он всего лишь плоть и кровь. Даже для охоты не годится. Впрочем, если это тебя забавляет... Ладно. Умрет последним. Боюсь, умрет по-настоящему.
– Ну и пусть. А вдруг получится, шакх Тхаурон!
Желтые глаза смотрят почти умоляюще... И Владыка Тол-ин-Гаурхот смеется.
– Развлекайся.

 

* * *

 

«Сколько еще до Тол-Сириона?»
«На Тол-Сирионе мы были бы еще вчера, Лучиэнь. Но Тол-Сириона больше нет».

 

* * *

 

За столом их лишь трое. Нет ни гостей, ни теней, что поют свои песни.
Обликом схожи с Детьми, порожденными Звездами ночи.
У одного из них – глаза золотые, как листья, что скрывают следы лап и ног, наливаясь свежею силой, расправляются, будто на полной живительной влагою ветке...
Синеватый туман смотрит глазами второго.
А взгляд третьего – словно туман предрассветный, пронзенный багровой струей пролитой крови...
– Да, владыка... – желтоглазый эльф улыбается.
Таурлуин держит бокал двумя руками.
Он слишком велик для ладони того, кто недавно лишь мир рассмотрел, что покоен в объятьях тумана.
Сегодня он в первый раз попробовал крови.

– Здравствуй, брат!
Действительно – это его брат, что погиб на Тол-Сирионе...
И смотрит так приветливо.
– Ты что больше любишь – стрелять из лука?
Хочется зажать уши – но на руках цепи.
Финрод знает, что на самом деле их нет.
Но хочет, чтобы они были.
И грезы и сон становятся способом выжить.
Все-таки выжить.
Чтобы не стать таким, как они.
Чтобы не встретить брата холодной улыбкою тени...
Имя счастья известно призраку...
Тол-ин-Гаурхот.

 

* * *

 

Эти леса бесконечны... И тает надежда.
«Госпожа, скажите, вы представляете себе... ну, какого-нибудь зверя?»
«Какого?»
«Неважно. Пса. Или волка. Иль белку. Или лебедя, например. Его повадки, его желания...»
Она задумывается.
«Пожалуй, медведя».
«Медведя?!»
«Берен на него похож. Мне так кажется. И он тоже сластена».
Лучиэнь смеется. Или плачет. Какая разница?
«Тогда попробуйте почувствовать себя медведем. Думайте о сладких медовых сотах, о злых пчелах... И больше ни о чем».
«Зачем?»
«Я слышал, что в Тол-ин-Гаурхот много оборотней. Не только волколаков. Других тоже. И если мы станем похожими на них... может быть, нас не заметят слишком рано. И мы найдем дорогу».
«Но ты...»
«Я разумен. Я – почти эльф. Разве нет?»
Она запускает пальцы в длинную шерсть.
Ласково.
«Что бы я без тебя делала?»
«Шла бы одна. Ведь это я сорвал плащ. Я надеялся, что ты поможешь хозяину вернуть себя. Но он ушел слишком далеко...»
Она замирает, пораженная ужасом.
«А Берен... может? Может так измениться?»
«Вряд ли».
«Да, он хороший...»
«Да нет. Смертный. У него просто не хватит времени».
Она замолкает. И старательно думает о сладких сотах.
«Зачаруйте сами себя...»
О коре под мощными лапами, о дереве, терзаемом когтями, о дикой малине и о злых пчелах, которые так больно кусаются.
А Хуан думает о том, как хорошо говорить вслух. Тогда, когда захочется. А не тогда, когда захочет Судьба.

Они несутся по талому снегу...
И Хуан не видит, как белый ковер превращается в желтый...
Не видит, как небо становится серым...
Не видит, как время вернулось назад, одержав над зимою победу.

 

* * *

 

– У нас гости. Еще пара оборотней.
Владыка Тол-ин-Гаурхот хохочет.
– Какие оборотни? Ты что? К нам пожаловала сама Лучиэнь Тинувиэль, принцесса Дориата! Предвечный туман, они что, и в самом деле за Проклятым камнем собрались?
Драуглуин смущен.
– Ты не виноват.
Сероглазый эльф кладет руку на плечо желтоглазому.
– Это чары... А ты не видел Незримое. Каждый мог так ошибиться... Да, с ней Хуан.
И эльф превращается в волколака.
– Пес? Здесь? Разреши мне...
– Позже. Пусть она сама попросится на ночлег. Так будет проще.
– Проще?
– Кто знает, на что способны дети, рожденные пришедшей-от-Эррху и жившим-у-озера?
– Но Хуан...
– Успеешь. Если захочешь. Поверь мне, это опасная пара...
– Пусть! Я это сделаю!
– Как хочешь. Я не стану тебя отговаривать.
Таурлуин слушает молча, нахмурив лоб.
– А почему мы не можем придержать их для великой Охоты?
– Пса – добычей?! – хором.
Огромные волколаки стоят плечом к плечу, объединенные давней ненавистью.
Сероглазый мальчик опускает голову.
Он еще молод.
И никогда не видел собак.

 

* * *

 

Они несутся по снегу, не замечая, что его уже нет, не видя, как круг замыкает текучий туман, как меняются тени...
И останавливаются, когда чары теряют силу, побежденные силой более страшной.
«Нас водят кругами. Посмотри – вот ветка, что хлестнула тебя по плечу...»
Она сидит, закрыв глаза.
Она вспоминает Нарготронд.
И не может поверить, что ее могли удержать обычные решетки.
Что она не смогла подчинить себе камень.
Что Келегорм и Куруфин не прошли мимо.
Что она могла поверить, будто не увидит Берена.
«Город-предатель. Город-под-тенью».
Камни пещер не солгали.
Или просто – подняться на гору можно, только минуя долину – иль пропасть?
Она поднимается – рывком.
– Пошли!
Ее голос звучит, как труба. И Хуан не может противиться воле, ожившей в эльфийской принцессе, подобно земле, что согрета лучами весеннего солнца.
«Тол-ин-Гаурхот... Покажи мне свой лик».
И крепость отозвалась.
Не звуком. Дорогой из твердого серого камня – не листьев.
Вместо деревьев вокруг выросли арки и стены...
А впереди был мост.
Стрельчатый мост.
Тонкий, словно лезвие меча надежды над пропастью поражения.
А за ним угадывалась крепость.
Менялись ее очертанья, как клочья тумана...
И замок, построенный эльфом, качался в объятиях чар, как дитя в колыбели.
Изогнуты башни, кривятся насмешкою темные окна...
Что это – крепость иль тень ее, морок, рожденный туманом?
Туман был везде.
Вился по стенам, клубился над пропастью, что охраняла мир не-живущих...
Лучиэнь осторожно сделала шаг вперед.
Мост был настоящим.

 

* * *

 

Они ждали. Не приказа, а лишь позволенья.
Они стояли единой стеною тумана.
Лапами листья скребли в нетерпении, чуя охотника-пса...

 

* * *

 

Она смотрела, не в силах отвести взор. Словно глаза приковали цепями к призрачным башням.
Тол-ин-Гаурхот, сердце Волчьего острова – сердце? Не может быть сердца у Смерти – клубилась пред нею, как дым, что костер оставляет погасший...
Она смотрит на крепость-призрак... а видит лишь роспись на каменных стенах последней темницы, наполненной светом...
Минас-Тирит.
Минас-Тирит, отзовись мне!
Пробудись же, древний камень!
Снег твои покроет стены,
Солнце снова их согреет,
Расцветут цветы весною,
Летом ягоды поспеют...
Вспомни, кто творил с любовью
Эти башни, эти стены!
Помоги в борьбе неравной!

– Сегодня останется только Добыча... Хорррхэ! Дитя Солнца не для тебя.
Она наклоняет голову. Она не противится – рада. Плоти и крови было слишком много, а добыча – не очень и вкусной. И в крови, что досталась ей в ночь без охоты, не было ужаса, не было быстрого бега, не было дрожи, что тело пронзает – была она пресной.
И надоела.
– Почему, шакх Тхаурон?
– Не знаю. Да, Харрен тоже не посылай. Все равно кого. Но – не Матерей.
– Я пойду? – желтые глаза смотрят вопрошающе.
– Иди. И убери оттуда всех, кто еще не охотился.
Сероглазый эльф остается один, уходя на дорогу тумана, там, где след оставляет Грядущее...

...Тишина. Оглушающая. Словно мешок на голову одели.
Не слышно шагов девы и зверя...
Они идут рядом. Идут по мосту... не приближаясь к крепости ни на шаг.
Лучиэнь не выдерживает первой.
– Да ты боишься меня?!
Молчит Тол-ин-Гаурхот. Лишь под ноги падает камень.
Один.
Она невольно делает шаг назад... и видит, что это не камень. Пронзенный иглой соловей.
Он поднимает головку и начинает свою песнь...
Рад тебя здесь видеть, дева,
Гостьей будь в прекрасном замке,
Нашего вина отведай,
Песни призраков послушай...
И за тонким писком прячется другой голос – тяжелый, словно сгущающийся вокруг туман...
Соловей никнет.
Лучиэнь стоит, не в силах сдвинуться с места...
И Хуан тянет ее за плащ, чуть не срывая его с тонких плеч...
«Пойдем. Это морок.
Здесь нельзя верить своим глазам. И даже сердцу доверяй не сразу».
Она не слушает, наклоняется, берет в руки тушку... и прах сыплется сквозь пальцы.
«Пойдем».

Пробудись же, Минас-Тирит!
Вспомни тех, кто эти плиты
Обагрил когда-то кровью!
Сверху падает второй соловей. Она успевает подхватить его – и чувствует остывающую плоть...
Крови нет на этих плитах.
Живы воины и песни.
Озаряют этот замок.
Песни о земле далекой,
О камнях, что краше жизни,
О Враге в железном замке,
О сраженьях вечных с тьмою...
Она роняет бессильное тельце на камни...
«Пойдем».

– Неохотившиеся – прочь!
Они не спорят. Лишь тает в тумане обида.
Огромный волколак ждет.
Он знает, что все, кто погиб от когтей и зубов презренного Пса, что отмечен великою силой, получат отмщение.
Он лишь не знает, кто станет отмщеньем. Когда...

А мост бесконечен...
и вымощен соловьями...
Сирион, река надежды!
Воды гордые несешь ты
Сквозь измученные земли...
Смой же чары, что терзают
остров...
Ей показалось? Или камни дрогнули?
Не понять... тихо кругом.
Лишь под ноги ей снова падает соловей.
Все тело – в струпьях. И крови.
Он поднимает голову.
Нет здесь больше Сириона,
Нет реки, что жизнь давала,
В озере заснули воды,
Пробужденья не желая.
«Пойдем».
Она срывается:
– Я не могу! не могу!
«Это только морок...»
Воздух вдруг пронизывает алое лезвие...
И на мост вместе с тьмою идет волколак.

Серые глаза с багровым дном смотрят на закат...
И видят, как бледная тень, что назвалась Луной, наливается Силой...
«Завтра будет великая Охота...»
И над островом тенью навис насмешливый вой...

...Они крадутся навстречу друг другу, сливаясь с туманом.
Сливаясь в смертельном объятии с ликом Луны...
Волколак и пес сшиблись, покатились по земле...
Взметнулся над миром ликующий лай... и в ответ ему рык предсмертный раздался.
Из раны хлещет кровь – и исчезает на камнях, которые выпили ее – без остатка.
А призрачный волколак, не оглянувшись, бредет по камням в сторону замка... прямо на Лучиэнь.
Он проходит сквозь нее равнодушно. Словно переступил через тень.
А Хуан готовится к новому бою с врагом, что не стал воплощением Верности другу.

«Время пришло...»
Как трудно проснуться – от морока к Мраку...
«Я не хочу!»
Сон тяжелый, сон печальный
Давит грудь, морозит душу...
Финрод зажмуривается...
«Здравствуй, Финрод!»
«Ты что больше любишь?»
Они приближаются к нему, улыбаясь...
«Здравствуй, Король Нарготронда! Мы ждали тебя...»
Он открывает глаза...
И видит, что тени пируют. Не с ним.
А с теми, кто стал жертвой клятвы, что смертному дал их король – за спасение жизни.
Не думать. Не знать.
А... почему бы и нет?
Он станет улыбки дарить вновь пришедшим...
Он скрестит мечи с боевыми друзьями...
Споет с ними песню. Поднимет бокал в честь владыки...
Сероглазый эльф улыбается.
Его улыбка холоднее, чем цепи.
«Потерпи еще немного. Скоро и ты станешь тенью... И станешь нам братом.
А может, хочешь обрести крылья?»
Как же он устал...
Всё равно. Теперь уже – всё равно.

Их было уже трое.
И Хуан душил четвертого.
Неужели всё так просто?
Приходи ко мне, о дева,
Ждет тебя беспечный замок,
Ждет туман, что краше света,
Ждет любимый... и хозяин.
Что тебе глядеть на схватку?
Что до пса тебе за дело?
Волки с псами так враждуют,
Как лишь родичи умеют...
Она оглянулась.
Хуан стоял над поверженным волколаком, тяжело дышал, вывалив язык, и кровь капала с мощных клыков...
И она закричала.
Не было ни чар, ни заклятий.
Только имя.
«Берен!»

 

 

ИНТЕРЛЮДИЯ

ТЕНИ

 

А дом у них теперь даже больше, чем у старосты.
Не поймешь, из чего строили – то ли из серого холодного дерева, какие нигде не растут, то ли из теплого камня…
И резные решетки вместо дверей. Без запоров.
Не от кого запираться. Воров тут нет.
А смерть…
Они поглядели ей в глаза. И отвернулись.
Они прошли через собственный страх – чтобы узнать, что бояться нечего.
Что за порогом жизни – не смерть, а всего лишь не-жизнь.
И покой.
Конечно, дом не так велик, как Замок.
«Ну и что? Мы люди простые. Нам такие хоромы ни к чему. Да и неуютно там», – сказала мать и пожала плечами.
«Вот именно», – улыбнулась лучшая подруга.
Сколько уж живут тут…
…а сколько, кстати? Месяц? Год? Вечность?
Какая разница…
…и не разу не поссорились. А раньше, бывало, неделями не разговаривали. И не вспомнить, из-за чего. Так, мелочи. Ерунда. Глупость. До чего же глупы живущие!

Он вырвался.
Он все-таки вырвался из этого… даже слова не подберешь.
Берен идет по тропинке среди золотых листьев.
И смотрит на обнаженные ветви деревьев.
Он перепилил цепи…
…чем? Чем ты мог перепилить их? Брось, не сходи с ума!..
…и они упали к его ногам, задев большой палец. До сих пор саднит. Как бы ноготь не содрали… а, ладно. Подорожники здесь все равно не растут.
Потом.
Все потом.
Она еще здесь, эта крепость. Она глядит ему вслед серыми глазами с багровым дном. Но не может остановить его.
Ни одна Сила в мире не остановит человека, у которого есть цель.
Сильмарил.
Лучиэнь.

– Значит, все-таки Сильмарил… – задумчиво произносит Владыка Тол-ин-Гаурхот. – Интересно, почему только один?
– Ну и глупы же эти дети Эррху! – фыркает желтоглазый эльф.
– Может, он надеется, что пропажу не заметят? – замечает маленький Луин. – И никто его не тронет?
Старший сын Тол-ин-Гаурхот не выдерживает и смеется в голос, но тут же замирает под спокойным взглядом серых глаз.
– Пусть надеется, – тонкокостная рука с длинными пальцами треплет малыша по серебристой челке. – Запомни, сын: надежда – это тоже оружие. И когда она рушится, она хоронит под обломками тех, кто так бездумно вверился ее лживому голосу…

Решетка бесшумно отворяется.
Они поднимают голову от вышивки – одновременно. И даже мальчик – с искренним сожалением – отрывается от узорчатого кинжала, покрытого округлыми толстыми рунами. Кинжала, подаренного вожаком волколаков. Что же все-таки здесь написано?..
Юная девушка.
– Здравствуйте, – радостно улыбается мать. Словно всю жизнь ждала эту незнакомку.
– Вы меня не узнаете?
Ее голос кажется мальчику смутно знакомым… Как и руны, кстати. Вот ведь странно – он уверен, что когда-то знал часть из них. Когда-то.
Мать недоуменно смотрит на деву – и вдруг глаза ее вспыхивают подлинной радостью.
– Ну конечно же! Ведь это вы привели нас сюда!
Он вспомнил! Та женщина, что постучалась к ним однажды, умоляя, чтобы ее пустили на ночлег. И изменила всю их жизнь.
Жизнь?
Да нет, не может быть…
– Мама, ты все перепутала! Та была старше! Может быть, вы ее дочь?
– Нет, – смеется девушка. – Просто я вышла замуж… – опускает она черные блестящие глаза.
– Да, любовь творит с женщиной чудеса, – вздыхает мать. – А я вот с сыном живу одна.
Одна? Что-то в ней протестует. Словно она забыла… что-то очень важное… важное для нее…
– Это ненадолго, – улыбается Ленти (Ленти? Откуда я взял это имя? А впрочем, само собой разумеется, что ее зовут именно так). – Вы действительно красивы. Главная трудность для вас – сделать выбор.
Он смотрит на мать… и вдруг понимает, что Ленти права. Его мать – настоящая красавица. И – ни одной морщинки. А ведь они были, он точно помнит!
Имя счастья известно призраку…

Едва заметная тропинка вдруг превращается в дорогу.
И листья под ногами твердеют.
Листья? Да это камень! Ты что, ослеп! Камень! Желтый камень!..
…аккуратно обтесанный. И даже покрытый узорами.
Он поднимает глаза… И взгляд наталкивается на серые стены.
Город… ГОРОД!
Как я мог его не заметить?
Всего пара сотен шагов…
Город!
Немного похожий на Нарготронд.
И на поселения Дориата.
И на деревню, в которой он вырос.
Не похожий ни на что.
Город без стен. Не огражденный ничем, кроме синеватой дымки.
Человек в Берене усмехается: кто его строил, этот город? Безумцы… разве они забыли, в каком мире живут? Или думают, что Война испугается их безрассудства и пройдет стороной?
Не безумцы. Хуже.
Глупцы.
Таков приговор.
А воин в нем кричит: беги! Беги отсюда!!!
Только Берен не слышит этого голоса.
Он просто останавливается. Не думая о том, что делает и почему.
…потому что из труб не идет дым.

Опять гость!
Мальчик поднимает голову… и радостно бросается к желтоглазому вожаку волколаков.
– Драуглуин!
– Ну здравствуй, дитя Тумана! Ленти, госпожи… – безупречный поклон.
Мать показывает глазами на гостя – неужели?
Ленти отрицательно качает головой. Без сожаления, впрочем. Прошли те времена…
– Я как-нибудь приведу его сюда, – шепчет она.
– Я пришел пригласить вас на праздник.
Мать недоуменно смотрит на гостя. Праздник? Неужели она забыла что-то важное?
…конечно, забыла…
– Нет, – отвечает он на этот взгляд, – праздник не в честь чего-то. А просто так.
Ну конечно!
Мать расцветает.
Она наденет синее праздничное платье. Будет пить вино и танцевать. И может быть, она тоже скоро помолодеет. Как Ленти.
Разве бывают праздники – в честь чего-то?
Какая глупость…

Берен задумывается… и вдруг гордо вскидывает голову.
«Мне надоело прятаться!»
Кого ему бояться? Орков? После того, что он пережил?
Он прошел через собственный страх.
И больше никогда не вернется на тропу, где встретил его.
Потому что кошмар не закончился.
А сейчас он пойдет к людям.
Только вот что-то ноги не двигаются.
Человек настолько погружен в раздумья, что не заметил, как листья – камень!.. Ну ладно, камень – побурели. А потом стали багровыми.
А потом на землю пришла ночь.
И двое волколаков начали пляску.

– Ну вот и нашелся повод для праздника, – говорит вожак окружившим его женщинам. – Надо же – все-таки решились! Они смотрели друг на друга четыре луны!!!
Они опустились на землю – и оторвались от нее вновь. Сшиблись в воздухе грудью. И на лике луны коснулись друг друга носами…
Опустились.
Разошлись.
И – навстречу друг другу, пред ликом луны заплетая фигуры брачного танца…
– Мама! Мама! Смотри, как красиво!
Соседская девчонка визжит, словно ей за пазуху насыпали пауков.
Вот ведь дура!

Детский крик разорвал тьму.
«Какой дым? Там же волколаки!»
окружившие плотной стеною беспечный невиданный город…
И Берен срывается с места.
Сильмарил – он вечен. Как вечно зло в этом мире.
Если враги убьют его – тем лучше.
Лучиэнь будет счастлива.
Если он спасет этого ребенка. Сейчас.
Берен на бегу выхватывает кинжал…
…и откуда он? У тебя все отняли! Все оружие!..
– Ты меня покатаешь?
– Конечно, дитя Тумана…
Мальчик помнит, что когда-то его звали иначе. Ну и что? Зато теперь даже мать зовет его так.
А как тебя звали, малыш?
Глупая мысль. Уходи!
И она уходит.
Только вот…
– А тебе не будет тяжело?
Драуглуин смеется – уголком пасти. Надо же, какой заботливый! Все никак не привыкнет, что весу в нем – словно в тумане, который тяжел только для того, кому непременно нужно дышать…
– Нет, не будет. Садись.
Соседская девчонка опять визжит. Вот ведь…
И вдруг в визг вплетаются слова.
– Медведь! Медведь! Он бежит сюда!
Женщины оборачиваются… и вскрикивают. Все разом.
– Извини, дитя Тумана… – желтоглазый эльф осторожно опускает мальчика на землю. – Я потом тебя покатаю, ладно?
– Ну что вы испугались какого-то медведя, – насмешливо говорит он. И крики смолкают.
А волколаки закрывают людей – людей? – меховыми спинами.

Он неожиданно останавливается и долго роется в карманах.
…Какое огниво? Ты потерял его еще в Нан-Дургорфеб!..
Да вот же оно! Быстрее!
Стоп. Не торопись. Иначе ничего не получится…
Мокрая ветка вспыхивает быстро. Словно понимает, что надо спешить…
А волколаки уже тут. Все.
Медведь – с факелом?
Мальчик и сам не знает, почему это зрелище так удивило его…
А лесное чудовище бежит, сыпля искрами, и беззвучно разевает рот.
Их так много… Слишком много.
И Берен рад этому.
Потому что люди – много людей, на удивление много! – столпились за их спинами.
– Бегите! Бегите!
Но они не двигаются с места. Видимо, слишком испугались.
До смерти.
Он бежит прямо на волколака… и вдруг оказывается позади него. Будто волколак сделан из воздуха.
Или…
Он останавливается, глядя на факел.
Волколаки все равно не нападают.
Они чего-то ждут.
Внезапно из толпы обезумевших от страха людей вырывается мальчик.
И обнимает самого крупного из врагов за шею.
Берен не видит этого. Он смотрит на руку, держащую факел… на лапу, держащую факел…
А потом – на шерсть, покрывающую тело…
А потом – на людей, которых хотел защитить.
И вдруг он понимает, что эти люди боятся не волколаков.
А его самого.
Потому что он больше не человек.
Он – оборотень.
Он бросает факел и кричит.

…медведь выронил факел, заревел… и бросился прочь.
И все радостно засмеялись.
Мальчик взобрался на вожака, и они понеслись сквозь туман…
А те двое, что соединились сегодня в брачном танце, так ничего и не заметили.

– Берен!
Далекий зов. Знакомый…
«Я – оборотень. Оборотень…»
А зов вгрызается в звериный мозг… Словно Берен по-прежнему – человек…
«Они победили меня… Как я теперь посмотрю в глаза королю? Как посмотрю в глаза Финроду?»
И страх возвращается.
– Берен! Берен! Да помоги же…

 

* * *

 

Фелагунд вздрогнул... и открыл глаза.
Берен.
Он сидел рядом. Не за соседним столом.
А совсем рядом готовился к прыжку волколак...
Не закричать. Не поднять руки. Не встретить ответный взгляд...
Глаза смертного были закрыты. А пальцы покоились на рукояти...
...меча.
Финрод рванулся – душой, а не телом...
Оно тоже стало предателем.

И сходятся в пляске – предвестнице смерти – волколак и пес на мосту...
– Лучиэнь!
Она обернулась.
– Лучиэнь!
Хуан замер... и плиты окрасились кровью. Волколак торжествующе завыл.
У него на счету было лишь три охоты.
И он не знал, что пустить кровь – еще не значит уничтожить...

…Вой перешел в визг.
Эльф смотрел прямо в волчьи глаза.
Их осталось всего двое.
Он – и Берен.
Но его никто не ждет...
«Пусть».
Мысль пришла отголоском тумана...
«Я стану тенью. Я буду пировать с тем, кто захватил мою крепость. С тем, кто не убил моих воинов – и будь проклят тот, кто скажет, что он поступил так из милосердия!»
Рука сжимала бокал...
«Я забуду все, что мне дорого. Я буду славить Врага и добрые сны прогонять по ночам... Я буду проклят навеки и стану проклятьем другим, ни в чем не повинным. Я стану тенью... но Берена ты не получишь, пока я еще не призрак!»
И руки налились забытой силой.
Волколак приготовился к прыжку...
...и Финрод швырнул бокал прямо в горящие вожделением плоти и крови глаза.
Волколак зажмурился... и тогда король сорвался с кресла.
И стены дрожали от чуждого крика:
– Да будут благословенны вечные духи! За Нарготронд! За Древа Света! Во имя твое, Амариэ!
И пальцы сомкнулись на горле ослепленного осколками врага.

– Хватит. Этот пес вам не по зубам... и когти тоже не помогут. Прочь!
Желтые глаза повелительно сверкнули.
«Может, я и не сильнейший из волколаков... но если найдется тот, кто сильнее меня, я буду стоять за его спиной, пес. Там будет каждый из нас...»
Лучиэнь замерла.
К ней шагал эльф.
Он улыбался.
– Слухи о вашей красоте нисколько не лживы... Все любят сказки. Но я не знал, что некоторые из них способны обрести жизнь...
Лучиэнь молчала.
Шерсть на загривке Хуана поднялась дыбом.

– За что пьем?
– А давайте за Финрода Фелагунда!
Тени встают, поднимая бокалы в честь короля Нарготронда...
А бывший король с волколаком сцепились у ног защитников Тол-Сириона...
И спутников Финрода в смелом походе, ставших тенями недавно.

Ей вдруг стало холодно. Так холодно…
– Я рад, что вы здесь. Я так люблю снег... А здесь его никогда не бывает, знаете ли. Только листья.
Она молчит. Ее сородич – здесь?
Хуан тихо рычит... Лучиэнь его не слышит.
– Ваш пес так злобен, госпожа... Он уничтожил лучших моих волколаков.
И она размыкает уста:
– Ты... ты – Саурон?! Саурон Гортхаур?
Эльф печально склоняет голову.
– Это всего лишь прозвище. Как и у вас. Тинувиэль... – его глаза подернуты дымкой тумана.
И, столь же мечтательно:
– Вы опоздали совсем немного. Я отправил Берена на Север. Он ценный пленник.
Она замирает...
«Не верьте ему!»
– Вы тоже можете отправиться вслед за ним, если пожелаете. Может быть, ваши мольбы смягчат сердце Врага.
– Врага?
– Я такой же пленник, как и ваш возлюбленный, принцесса... Я не могу противиться воле того, кто подминает под себя мир...
– Тогда почему же ты служишь ему? – язык говорит, а сердце бьется всё чаще и чаще...
– Он сильнее... – эльф закрывает глаза в безмолвной тоске...
И тут Хуан сбивает их с ног.
– Перестань! Отпусти его!
Пес подчиняется.
Желтые глаза открываются.
– Зачем ты остановила своего пса? Я... заслужил смерть. Если бы я мог ее получить!
Она склоняется над эльфом, чувствуя, как в сердце крадется жалость...
И вдруг замечает, что на груди у эльфа – ожерелье. Ожерелье из соловьев.
Они дружно поднимают головки...
Сон тяжелый, сон печальный
Грудь теснит, морозит сердце,
За любовью смерть крадется,
Станут волосы седыми,
Вечно будешь над костями
Слезы лить и песни слушать
О жестоком Властелине,
О безумии героев,
О пресветлых Сильмарилях,
Что во тьме сияют ярко.
Если же придешь ты в крепость,
Встретит там тебя любимый.
Станешь ты ему наградой.
Вечно будет он с тобою...
Желтые глаза затмились серым... Соловьи уронили головки...

– Я не хочу стать женой твоего призрака, Саурон!
– Вообще-то меня зовут Драуглуин, – светским тоном сообщил эльф, легко поднимаясь. – Я пошутил.
Огромный волколак бросился на пса и вцепился ему в горло.
Лучиэнь закрыла глаза, чувствуя, как по лицу бегут слезы бессилья.
Как же она устала...
«Я боялась, что тебя ждут пытки и смерть, любимый... но это...»

Он никогда не думал, что почувствует такое.
Кровь на губах...
Сладкая, словно вино...
Финрод не замечал, как исчезла в прожорливой пасти рука... Как хлынула кровь из осиротевшего плеча... Как кусок за куском рвалась на части его плоть... Как впивались в тело огромные когти...
Он вгрызался в горло волколака, словно в кость...
– Славный олень, Финрод!
– Хорошая была охота!
Дым костра, смех и вино...
Сладкое, как кровь.
Он не мог разжать челюсти.
Не хотел.
Он лишь безмолвно звал дрожавшего во сне Берена.
Потому что мог стать тенью раньше, нежели волколак.

Вой и лай смешались на мосту, рвали в клочья туман...
Схватка длилась и длилась...
Падала хлопьями странного снега темная шерсть...
И пред ликом Луны сошлись в поединке…
Волколак и предатель.
Пес и предатель.
Враги от начала мира – и до его конца.
И вдруг волколак превратился в эльфа.
Он хрипел, истекая кровью... и плиты не спешили впитать сладкую влагу.
Эльф судорожно дернулся...
...и тут Лучиэнь узнала его.
– Финрод!!!
Хуан поднял голову к Луне и завыл.

– Финрод!
Берен рванул цепь... и она поддалась. Легко поддалась, вырвалась из стены, ударила концом об пол... пропала.
Совсем.
Будто и не было ее.
Берен этого не заметил.
Он кинулся к королю, рванул на себя бесчувственное тело волколака. Тот перевернулся, глядя в потолок застывшими навсегда глазами...
Золотые волосы смешались с серой шерстью, закрыли спину.
– Финрод...
Глаза жгло нестерпимо. Как будто он задремал и уткнулся лицом в костер – спросонья.
Берен потянул на себя короля... и увидев, что волколачьи глаза оказались совсем близко, придавил коленом покрытую серой шерстью вонючую плоть...
Теперь он мог видеть лицо.
С застрявшим в зубах куском серой шерсти и плоти.
– Финрод...

Один за другим они становились тенями.
Он знал, что так будет. Пса, что пришел из бессмертных земель, остановит лишь стая.
Но Хуан не был добычей. Не мог ею быть.
Драуглуин умирал медленно. Слишком медленно – даже для волколака.
Можно ли было – удержать?
Можно.
Можно было приказать – и Драуглуин скрылся бы за стенами замка. И простил бы Владыку за это веленье.
Можно было приказать – и против пса вышла бы стая. Словно в груди – одно сердце на всех. И один разум.
Но – нарушать собственный закон?
Это не для него. Это не для братства. В жизни должно быть что-то незыблемое. Даже для них. Особенно для них. Для тех, кто лишен мечты и надежды.
Глаза уменьшались, темнели волосы, одежда рвалась и покрывалась кровью...
Маленькая комедия – для девчонки.
Переход из жизни – в не-жизнь – для Драуглуина.
И смерть – псу.
Глаза застилала холодная ярость. Багровый огонь погас.

Она кинулась к нему.
– Не уходи! Не надо! Я смогу...
Фелагунд вырвался из ее объятий и пополз, вцепляясь ногтями в камни...
Она подняла залитое слезами лицо.
Там, где кончился мост – он кончился! Наконец-то кончился! – стоял Берен.
Его правая глазница была пуста.
На лице застыла кровь...
А уцелевшее око словно заволокло туманом.
Или это были слезы?
Он некоторое время молча смотрел на Финрода... А потом кинулся к нему, прижал к себе.
– Берен!
Тот отшатнулся.
– Зачем ты привела сюда этого зверя?
– Я...
– Он убил Фелагунда! Того, кто пожертвовал для меня всем – короной, свободой...
– Он же не знал...
– Тогда пусть убьет и меня! Кто знает, во что превратил меня Саурон? Кто?
Его лицо исказилось смертельною мукой...
– Даже я сам не знаю этого...
Лучиэнь смотрела на него, сжав зубы.
«Морок...»
– Но если ты все еще любишь меня... Тогда убей сама, ясочка моя...
«Это Берен!»
– Я не хочу попасть в зубы этому чудовищу. И не хочу убивать его, раз он пришел с тобой. Он ведь думал, что защищает тебя, верно?
«Это Берен!!!»
Хуан смотрел виновато.
И Лучиэнь не выдержала.
Этот взгляд... эти речи.
– Берен! Любимый!
Она бросилась к нему, раскинув руки...
...и плащ распахнулся.

...Финрод открыл глаза. Попытался что-то сказать... Зажатый в зубах кусок плоти мешал ему. Берен поспешно освободил рот своему королю, с отвращением отбросил кровоточащий теплый комок прочь. И поспешил вытереть пальцы о то, что когда-то было его плащом.
– Я ухожу. А тебе судьба разрешает остаться. Мы не встретимся никогда больше. Я стал твоим прошлым, человек. А ты... ты подарил мне будущее.
Глаза застыли.
Берену пришлось закрыть их собственной рукой.
Он не знал, есть ли такой обычай у доблестных эльфов.
Ему было всё равно.

Он никогда в жизни не поступал столь опрометчиво.
Не уходил далеко от дороги здравого смысла – даже во имя удовольствия.
Огромный волколак, метнувшийся к псу, замер в полете. Лишь на мгновение...
И промахнулся мимо горла.
«Нужно было хватать ее – прежде, чем она опомнилась... я слишком часто бывал волколаком...»
Столь же часто он встречал чужую ненависть.
И не знал, каково это – ненавидеть самому, вопреки рассудку.

И летела клочьями шерсть, и вой мешался с лаем и визгом, и кровь была не напитком, а каплями жизни бессмертной...
Лучиэнь стояла молча.
У нее уже не было сил.
И не оставалось надежды...
Хуан полоснул когтями врага – красные капли хлестнули ее, словно бичом.
Она попятилась, ожесточенно оттирая лицо рукавом...
И вдруг замерла на месте, почувствовав на губах кровь хозяина Заклятой крепости. Холодную, словно туман.
Вот великая Охота – это счастье волколачье!
Станет родичем Добыча. Единение и братство
Намертво друг с другом свяжут и охотника, и жертву...
«Откуда пришли ко мне эти слова?»
Кто из них стал охотником в эту ночь?
Крепости было все равно.
Не было здесь ни Сириона, ни Минас-Тирит, ни света, ни мрака...
Лишь туман... и Тол-ин-Гаурхот.
И Лучиэнь слышала ее подлинный голос.
Тол-ин-Гаурхот – имя мое,
Тол-ин-Гаурхот – счастье без меры
Для тебя, о отрок пытливый,
Для тебя, о смелая дева,
Для тебя, заплутавший путник,
Для тебя, человек, ставший зверем…
Уж готова веселая чаша,
Уж готово удобное кресло,
Приходи. Не печалься. Не думай.
Имя счастья известно оборотню…
Она поднимала бокал и весело смеялась, пытаясь слизнуть недоступные капли змеиным языком – и при этом не провалиться туда слишком узкой головой.
Единение и братство!
Это счастье волколачье!
Она летела по влажным листьям, чуя холодным носом запах смертельного страха...
Имя счастья известно призраку...
Она радостно приветствовала собрата, салютуя ему мечом – ведь это ее
Король?
Нет.
Король не пришел на пир.
Он умер на руках смертного.
Человек сидит рядом с пиршественным столом – на мягком ковре. И поет. Как будто уже сошел с ума.

Свет погас, и тень свои крылья вздымает над миром.
Холоден лед, но сердце полнится жаром.
Надежды нет, но Солнце восходит на небе.
Победы я не увижу. Знаю, что будет победа...
«Берен!»
Она потянулась к нему... но впереди была синеватая пустота. Даже стены Тол-ин-Гаурхот закрыл ее Владыка своим Туманом.
Или сегодня Туман наложит чары на него самого?
Имя счастья известно оборотню...
Значит, человек? А если эльф? А если предвечный дух?
Стала оборотнем крепость,
Оборотень – ей хозяин,
Волколак плывет над миром,
Волколак по листьям скачет,
Будет славная охота!
Единение и братство!!!
И крепость запела ей вслед... И сердце Лучиэнь теперь билось иначе. Медленно и глухо. И пульсировали в такт камни... как сердце волколака, что, забыв обо всем, вцепился намертво в Пса.

«Я не зря опасался этой девчонки...»
Протянулась невидимая нить, сковала их цепью великой Охоты... хотя не была Луна полной – сегодня.
И Тол-ин-Гаурхот отзывалась на ее голос...
И ушла извечная, чуждая, звериная ненависть.
Хуан, наконец-то вцепившийся волколаку в горло, чуть не упустил его, когда в клыках оказалась змея.
И обвилась вокруг него длинным скользким телом, стараясь задушить...
На устах – лишь яд змеиный
И шипенье раздается.
Тихо в листьях проскользнула –
И вцепилась жертве в ногу.
Лучиэнь едва подавила рвущийся наружу смех, увидев, как змея рванулась к лапе Хуана, выпустив его правую щеку... и пес прихватил врага покрепче. Теперь змея уже не могла вырваться.
Невозможно сражаться с противником, битву ведя с собственной сутью.
С ее частью, если быть точным.
Со своим собственным колдовством, открывшимся Деве звезд через кровь, соединившую охотника и жертву.
А мысли путались, как будто и вправду превратился в змею...
Неужели жертвой сегодня будет... он?
Тхаурон принял облик эльфа. Не из расчета – второй раз Хуана уже не обмануть.
От изумления.
И мир, который он увидел серыми глазами с багровым дном, был обречен.
Ибо за хрупкими плечами Лучиэнь вторым плащом вздымалась Сила.
Которой подвластна даже Судьба.
Можно рискнуть – и бросить вызов этой Силе, что прокляла его, наделив верностью Другому прежде, чем себе самому.
Можно встать у нее на пути...
И потерпеть поражение с честью.
Можно...
Но – сорвать Охоту?
И губы шептали – помимо воли:
Единение и братство – это счастье волколачье...
Луна смотрела на него сквозь туман. Она округлится завтрашней ночью.
Если он не уйдет с пути Силы, отдать Полнолунию честь охотою, страхом, кровью и песнью победы будет некому.
Если он не уйдет с пути Силы, у оборотней не будет не-жизни. И жизни – их счастливой жизни полузверей – тоже не будет.
Если он не уйдет с пути Силы, Драуглуин, ставший бесплотною тенью, обретет смерть, которой никто не жаждет. Даже те, кто называют ее Даром, а не проклятием.

Лучиэнь отводила взгляд, чтобы не видеть кровь, что хлестала из горла не зверя – а эльфа. Что из того, что на самом деле он был куда могущественней... и душа его была черной?
Всё равно не по себе.
И чары Тол-ин-Гаурхот тут не помогут.
Лучиэнь старалась не думать о том, что она призвала на помощь.

В холодной тишине умолкнувших заклятий вдруг взметнулся пронзительный гул.
«Уходим...»
«А Охота?»
«Таур-ну-Фуин. Таурлуин, проследи, чтобы никого не забыли», – знакомая усмешка – сквозь горечь.
Он не спрашивает.
Он выполняет приказ.
Он уже не мальчик.
Он наместник.
«А я – всего лишь тень».
«Ты... остаешься?»
«Не волнуйся. Призраки останутся тут навсегда. Даже если время сдвинется и Сирион вернется в свое русло».
И Таурлуин не выдерживает.
«Что случилось?»
Желтоглазый эльф пренебрежительно усмехается. Кажется, руку протяни – и коснешься пальцев, или волос, или... Ну хоть чего-нибудь!!!
Невысокий волколак опускает голову к каменным плитам.
Он уже взрослый! А дурацкие прозрачные капли катятся и катятся из глаз...
«Не повезло». Коротко и зло.

Лучиэнь собралась с духом – и подошла к прислужнику Врага.
Он уже не пытался вырваться. Лежал молча, выталкивая воздух сквозь стиснутые зубы, словно самые ужасные в мире ругательства.
Крушение. Тогда, когда меньше всего ожидал.
Крепость задумчиво пела, лаская слух... И он тянулся к этому голосу, забыв, что чары наложены им самим.
Что он – первый из оборотней.
Не было гнева на Тол-ин-Гаурхот.
Он сам сделал ее такой.
Сам превратил ее в Дом для безмолвного братства Тумана.
Дом, который всегда рад угодить гостям. И сделать их частью себя.
Он всегда хотел собственный мир. И оказалось, что он не имеет на него права.
Потому что не может его защитить от Того, кому непременно надо вмешаться. Эррху... Негасимое пламя... Извечный враг седого тумана.
Внезапно ему захотелось засмеяться. Если бы не горло, взрывающееся болью при движении мускулов...
«Что, Тхаурон, ты уже веришь в собственные сказки? Какой позор!»
Он никогда больше не повторит этой ошибки. Не создаст мир, который так жаль потерять.
Который делает его уязвимым.

Волколаки уходили молча и осторожно, прячась за стеной тумана.
Неслись, словно тени, веселые звери... им не жалко замка. Они пронзают ночь беззаботным смехом и на бегу дразнят друг друга, как дети.
И лебедь несет в клюве котомку. В ней прячется белка.
«Не выглядывай – свалишься! Ну чего ты смеешься?»
Белка все-таки высовывается и машет небесному волколаку лапой.
«Пиры – это несколько однообразно, ты не находишь, милый мой муж? Настоящее приключение!»
«Или бегство», – мрачно.
Она возмущена и отвечает не сразу.
«Бегство?! Если Охота будет в Таур-ну-Фуин – значит, так и нужно. Шакх Тхаурон никогда не терпит поражений... без причины, по крайней мере».
Хорошее настроение возвращается.
«Надоели мне эти камни. Как хорошо, что мы уходим в леса! Наконец-то!»
– Наконец-то! – вторят ей оборотни. Сегодня они не помнят о том, что были когда-то Детьми – Звезд и Солнца...
Крепость опустела.
Лишь тени пируют в башне.
Им – не уйти.

Он смотрел прямо на нее – и путались мысли, и взгляд погружался в серый туман – до самого багрового дна...
Она отвела глаза.
И голос ее дрожал.
– Ты, прислужник Врага! Если ты не отдашь мне власть над этой крепостью, Хуан сожмет челюсти, и ты вернешься к Морготу тенью и вечно будешь мучаться под пыткой его презрения!
Если бы он мог – он бы усмехнулся.
Но было слишком больно.
Можно подумать, ему было когда-либо дело до чьих-то там чувств.
– Сразу видно, что ты не очень сведуща в пытках, Лучиэнь Тинувиэль... – смех все-таки прорвался – кашлем. Кровь вытекала толчками.
– Что ж, если хочешь – бери.
Нить за нитью – в Незримом...
Лучиэнь кивнула Хуану.
Пес разжал зубы, и эльф поднялся, зажимая горло тонкими пальцами. Лучиэнь даже в мыслях не хотела называть его по имени.
Он уходил по мосту, пошатываясь... и вдруг обернулся.
Серые глаза с багровым дном вонзились кинжалом – прямо в сердце.
«Ты не хотела стать женой моего призрака... Что ж, станешь женой живого мертвеца. Это тебе больше по нраву?»
Голос Тол-ин-Гаурхот, чуть не потерявший свою плоть.
Лучиэнь отшатнулась.
– Он... жив! Ты лжешь! Будь... будь ты проклят, Гортхаур!
«Может, и жив, – серые глаза смотрели равнодушно. – Мне всё равно».
Огромная летучая мышь раскинула крылья, закрыв небо... пропала. И растворились остатки тумана.
Над мертвым островом живым светом сияли звезды.

И вдруг камни задрожали.
Хуан зубами зацепил ее за платье, вскинул себе на спину... Лучиэнь больно ударилась о мощный загривок, зубы стучали друг о друга в такт огромным прыжкам...
А мост рушился на глазах.
Не мост – мир...

Огромная летучая мышь неслась над миром, подобно сгустку тумана. Каждый взмах давался с трудом, капли крови ударяли землю – всё яростнее и больнее.
«Во мне нет ненависти к тебе, Тол-ин-Гаурхот. Становись Тол-Сирионом».
И морщились желтые листья...
Замок показался вдали, молчаливый и темный...

Земля дрожала под ногами все сильнее – словно сердце ее последними отчаянными ударами старалось наполнить кровью жизни омертвевшую плоть...
Они миновали ворота – словно гигантский оборотень с головой эльфа.
И те рухнули...
Сил удержать распадающийся мир у Лучиэнь не было.
Она лишь могла сохранить дорогу...
– Берен!
Крик рвал горло, словно ножом.
Лучиэнь знала, где он. В той самой башне...
Перед ними упал огромный валун – и Хуан, не останавливаясь, перемахнул через него, словно через лужу.

«Я никому не позволю разрушить свой дом. И если я не в силах его защитить – я сделаю это сам».
Огромная волна взметнулась над ковром из бурых листьев – и накрыла его... Проснувшийся Сирион горделиво запел песню победы, не очень заботясь о тех, кому победа досталась.
Вода хлынула к башне, забыв, где прежнее русло...

Берен не знал, сколько он сидел над телом своего короля.
Он словно погрузился в темный тяжелый сон, и лицо Финрода под его руками бледнело, становясь частью кошмара...
А рядом – совсем рядом – за столом сидели эльфы.
Защитники Тол-Сириона, обретшие память...
Человека вернул в настоящую жизнь лязг вынутых из ножен мечей.
– Элегорн! Какого гортхаура ты тут расселся? С ума вы все посходили, что ли? Враг атакует – а вы пировать вздумали!
Командир недоуменно смотрит на бокал, зажатый в руке... Оглядывается...
– Финрод!
Они окружают его, пораженные, забыв о битве, что вот-вот начнется.
Их король – здесь? Лежит на руках у кого-то, чье имя им незнакомо – да и лицо тоже?
– Фелагунд! – Младший не верит.
– Как вы пришли сюда? Крепость окружена – не врагами даже – ужасом! Он лишает разума! Может, поэтому мы ничего не видели?
– Мы уже думали, что Минас-Тирит падет вместе с его защитниками! Ты привел подмогу?
Берен поднимает голову. В его глазах – пустота.
– При мне это место звалось Тол-ин-Гаурхот. Здесь правит Гортхаур.
– Ты вражий лазутчик! – Гэлторн бросается к человеку, вынимая кинжал... И тут в пиршественный зал врывается оборотень. Эльф отшатывается.
«Началось!»

– Берен!
Она спрыгивает с широкой спины, чтобы броситься к нему... И останавливается.
– Лучиэнь?
Его глаза становятся больше. Оба глаза. Оба...
– Соловей мой... Моя весна, моя радость... Ты – тоже здесь?
Внезапно он осекается на полуслове.
– Беги отсюда, Лучиэнь! Спасайся! Беги!
И тогда она молча подходит к нему и сжимает в объятиях.
Распахнув плащ. На всякий случай.

Он видит их.
Вот волколаки, идущие гордо по пыльной дороге... А вот бегущие рядом оборотни. Смеются. Как всегда.
Крепость потеряна. Мир устоял.
Благодаря им.
Тхаурон рванул на себя следующую нить – уже без тени сожаления и разочарования.
Летучая мышь продолжала полет, обгоняя колонны...
...не беглецов. Ночного безмолвного лунного братства, оглашающего воздух приветственными возгласами.
Важно вышагивающий впереди Таурлуин на мгновение обратился эльфом и поднял согнутую в локте руку, открыв ладонь со сжатыми пальцами темному небу.
И мышь издала приветственный вой.
Ему вторили волколаки.

Хуан раскрыл пасть.
– Бе-жим.
Они даже не успели удивиться. Лишь почувствовали, как дрожит земля под ногами.
А башни Минас-Тирита вздымались слишком высоко...
Берен взял на руки Финрода... Тело Финрода – усмехнулся безжалостный разум. Хуан подставил спину. Лучиэнь набросила на Короля Нарготронда свой плащ и завязала узлы на темном гладком брюхе.
И Хуан рванулся к двери.
Берен крепко сжал руку Лучиэнь и побежал – так, как не бегал никогда в жизни... Словно дух всех одиннадцати эльфов, умерших в этих стенах, вселился в него самого, заполнил мускулы, ветром толкал в спину.
Защитники Тол-Сириона больше не спрашивали ни о чем. Лишь неслись следом, подобно теням...
Бесконечный камень узких ступеней под ногами.
Бесконечный бег сквозь прошлое – к будущему, которого нет. И если они не поторопятся – то и не будет.
– Стойте! Там ров с водой! А моста больше нет!
Не Хуану преграждать дорогу словами. Только не ему...
На дне пропасти рвется туман... и нет ее. Вниз, через мертвое русло, наверх – быстрее!
Когда они выбрались наружу, Минас-Тирит обрушилась у них на глазах. И камни сливались с бушующими водами ликующей реки.

Он все еще чувствовал их страх. Слышал поспешный топот на каменных плитах.
Ему было всё равно.
Мышь заслонила небо над Таур-ну-Фуин... И звери – те, кто еще остался – погрузились в сон.

Он не стал останавливать кровь, толчками вытекающую из ран. Пусть ее будет больше.
Пусть в Лес-под-тенью придут олени и рыси, медведи и лоси.
Станут роскошной добычей в Великой охоте.
«Тол-ин-Гаурхот пал, – нитью на север. – Это моя вина».
Удивление. Еще не перешедшее в ярость. Надо торопиться.
Два образа – рука в руке.
Человек и эльфийка с камнем на шее. С тем, что светлее Луны, ослепительней Солнца...
«Я прошу два дня. После я прибуду. И приму любую кару. Она будет справедливой».
«Как знаешь».
Он оборвал нить – без колебаний.
За это тоже придется ответить. Потом.
Не сейчас.
Их голоса уже наполнили лес.
И таял снег, и земля покрывалась ковром из осенних листьев.
Время повернуло вспять...

...сдвинулось с места.
Эльфы уже устали удивляться.
Им лишь больно, что рушится их дом. Их форпост. Их Страж. Минас-Тирит...
Пошел дождь – и погасла ярость реки.
Она гордо несла свои воды. Сквозь камни и доски.
Лучиэнь внезапно произнесла – громко и отчетливо, словно читая заклятие:
– Ныне остров волколачий
Пусть Тол-Сирион зовется.
– Да не водилось тут никогда волколаков, госпожа, – глаза совсем молоденького – не старше сорока лет – эльфа внезапно загорелись.
– А вы правда Лучиэнь? Лучиэнь... из Дориата? Вы и в самом деле – прекраснейшая в мире!
– Лучиэнь из Дортониона, – произносит она тихо, но твердо.
Берен сжимает ее пальцы... осторожно, но крепко.
И тут дождь превращается в снег.
Он падает белыми хлопьями, тонет в темной воде.
– Здесь больше нет чар... – Берен не спрашивает. Он и сам знает, что время начало свой бег.

Стол из сложенных веток... даже интересно.
Волколаки неспешно роют норы.
А оборотни вокруг наспех сооруженного костра уже пируют, зажимая в лапах бокалы с темным вином.
– Шакх Тхаурон! – Серые глаза вспыхивают. Рука идущего навстречу эльфа мимоходом ложится на плечо.
– Ты молодец. Всё как надо.
Таурлуин горд – и не пытается это скрывать. Зачем?
Серые глаза с багровым дном косятся на оборотней. Они смеются. Все-таки смеются. И даже рады. Вот ведь неунывающие создания. Даже если им придется падать – всё равно приземлятся прямиком на лапы. И пойдут по не-жизни дальше – с ликующим радостным смехом...
– А где мы будем жить, Владыка?
– Да где хочешь. Хоть вон на том дубе.
– А почему бы и нет? – Среброволосый эльф мигом взлетает на дерево.
– Тут дупло! – счастливый крик грозит прячущемуся за густеющей на глазах стеной тумана Солнцу.
И бывший Владыка Тол-ин-Гаурхот наконец-то улыбается.
Он подарил им новый дом.
И это будет их дом. Не его.
Потому что он – слуга. Он сам выбрал свою судьбу. И ничто – ничто! – не изменит его решения.
А они – свободны. Хотя и повинуются каждому его слову.
Потому что он никогда не прикажет им покинуть место, где они счастливы.
Таурлуин, вдохновленный строительством новых покоев, снует туда-сюда, швыряя на землю куски коры, полусгнившие орехи... Даже ржавую стрелу.
Ему помогает белка.

 

~~Конец~~

 

Текст размещен с разрешения автора.

Текст взят с сайта Библиотека Тол-Эрессеа.

 

[ Предыдущая страница ]

Home ] Мир Толкина ] Гарри Поттер ] Weiss Kreuz ] Всякая всячина ] Галерея ]

SpyLOG